Бурное лето Пашки Рукавишникова
Шрифт:
Мальчишки, хорошо выспавшиеся на бахче, шли уже довольно долго.
Жёлтое солнце упало за горизонт, как пятак в копилку. И долго ещё в том месте шевелились прозрачные розовые лучи. Потом лучи побледнели, надломились и далеко-далеко, на самом краю степи, осталась только алая узкая полоса. И сразу же, будто включили зеленоватую лампу,
Степь сделалась странная, таинственная и опасная.
То, что казалось гладким зелёным бесконечным лугом, стало совсем не гладким.
Налились чёрным густым цветом какие-то провалы, высветлились, засеребрились плоские бугры.
Мальчишки сами не заметили, как прибавили шагу, они почти бежали.
Вдалеке показались жёлтые дрожащие огни.
Их становилось всё больше и больше, и вот, наконец, засветился впереди чёткий островок человечьего жилья.
— Это Кайманачка, — сказал Пашка, — мы дошли, Джамал, дошли, слышишь!
— Не дошли ещё, — буркнул Джамал, — ещё пилить и пилить. Километра два будет.
Пашка тихо, счастливо засмеялся.
— Два километра! Что такое два километра. Мне кажется, мы целую тыщу сегодня отмахали.
— Во даёт — тыщу! — Джамал повертел головой.
Он был не склонен к преувеличениям, он даже хмурился, но Пашка-то прекрасно видел, что губы его так и растягиваются сами собой в счастливую улыбку. Дошли всё-таки! Добрались.
Пашка поднял над Джамалом руку с торчащими пальцами и выросли над тенью головы рога — получилась чертовщина какая-то.
Джамал расхохотался.
— Увидит кто — в обморок упадёт, — сказал он.
Показались крайние дома Кайманачки, зачернели какие-то приземистые, длинные сараи.
— Это, конечно, замечательно, что мы пришли наконец, но как же мы твоего батю или маму в этой темноте искать станем? — спросил вдруг Джамал.
Пашка думал о том же.
Мальчишки остановились.
— По домам, конечно, глупо ходить, — задумчиво сказал Пашка. — Я считаю так: нам надо найти гараж. Там, наверное, кто-нибудь есть. Сторож или механики какие-нибудь, слесаря.
— Попробуй его найди, этот гараж, — пробормотал Джамал.
Но тут им повезло. Гараж они нашли быстро. Правда, гаражом назвать это было нельзя — просто стояло под открытым небом множество машин. Стояли впритык — нос к носу, и никакого сторожа, никаких механиков. Было тихо и пустынно.
— Давай номера будем глядеть. Батин номер ЛЖ тридцать четыре — сорок восемь.
— Спички бы достать.
— А мы в какой-нибудь кабине посмотрим. В кабине должны быть, там такой ящичек есть для разного барахла, справа.
Мальчишки открыли кабину первой попавшейся машины, пошарили там — спичек не было, открыли другую, третью.
В ночной тишине лязг открывающихся и захлопывающихся дверей разносился резко и гулко, как выстрел.
Пашка полез в следующую кабину.
И тут случилось такое… Такое, что и рассказывать не хочется; Случилась нелепая, глупая и неожиданная история.
Пашка в темноте надавил нечаянно локтем на клаксон, гудок коротко взревел; и тут же, будто только и ждали этого сигнала, из ночи выскочили люди. Много людей с фонарями. Кричащие, сердитые, они окружили мальчишек, схватили их и куда-то поволокли.
Пашка и Джамал настолько растерялись от неожиданности и страха, что слова не могли вымолвить. Они слышали, как люди кричали:
— Наконец-то попались, ворюги!
— А я-то на Парамонова грешил, думал, он мои шведки спёр! Прости, пожалуйста, Парамонов.
— Да ладно уж!
— То-то всё пропадает: то лампочку вывернут, то свечи.
— Ты видал, видал, как они по кабинам шарили! Я за ними давно слежу!
— У-у, жульё чёртово! И совсем ведь шкеты ещё. Ну, завтра им отцы вломят, завтра узнаем, чьи они, такие умные!
— Да вы что, товарищи! Что вы! Никакие мы не жулики! Мы спички искали. Я батю своего ищу и маму! — тонким голосом закричал Пашка.
Он всё ещё не пришёл в себя, говорил торопливо и нескладно.
— Тамбовский волк тебе товарищ! Батю он в кабине ищет, видали! Батю со спичками ищет! Или маму!
— Ну, ловкач!
— Да, батю! Рукавишников ему фамилия! Он шофёр.
— Слыхали?! Про Рукавишникова пронюхал. Рукавишников про своего малого каждый день рассказывает. Его Пашкой зовут, он у него в Питере остался. Они с женой только про него и беседуют!
— Правильно! Я ж он и есть. Вот он я! — радостно и облегчённо закричал Пашка. — Я из Ленинграда приехал! То есть из Иртышгорода сейчас, даже с Иртыша, с баржи. Мы с бахчи идём.
— Во нагородил, парень! Во заврался — в огороде бузина, в Киеве дядька: баржа, бахча, Ленинград. Чёрт-те что!
— Да что ты с ним разговариваешь, с паршивцем, врёт же всё, как сивый мерин.
— Тащи их в амбар! Утром разберёмся.
Ошеломлённых Пашку и Джамала затолкнули в пустой тёмный амбар, и дверь захлопнулась. Потом снова отворилась, чья-то рука деловито влепила Пашке затрещину и с грохотом хлопнула дверью.
Загремел снаружи засов, и голоса стали удаляться.
Пашка, дрожащий от оскорбления и злости, со стиснутыми зубами бросился к двери, замолотил по ней кулаками, ногами.
Он вопил какие-то злые, непонятные слова и снова бил и бил в глухую толстую дверь. Но снаружи была одна лишь равнодушная тишина. Одна тишина.
Наконец Пашка не выдержал. Он сел на пол и разревелся.
Он поджал под себя ноги и ревел, раскачиваясь, как молящийся турок.
Он добирался сюда, в эту Кайманачку, через всю страну, проехал тысячи километров, прошёл десятки, попадал в беду, встречался с опасностями, чуть не сгорел, мог утонуть — и всё для того, чтоб добраться сюда.