Бурное лето Пашки Рукавишникова
Шрифт:
Руль этот был закреплён намертво в одном положении и верхним своим краем выступал над водой сантиметров на двадцать.
Так что если стать на него, не придётся прыгать с высокого борта.
Вообще-то мальчишкам было всё едино, откуда прыгать, но с козлёнком удобнее с руля, чтоб не окунать его с головой — захлебнётся ещё, чего доброго.
Пашка и Джамал спустились на руль и стали ждать.
Здесь на узкой этой полоске всё показалось им не таким уж простым и ясным, как думалось раньше.
Вода, вся в тугих завитушках, круто вихрилась у самых их ног. Она казалась совсем не мягкой и податливой, а упругой и плотной.
Множество мелких, стремительно убегающих назад водоворотов взбивали желтоватую пену. Мальчишкам почудилось, что прыгни сейчас в эту воду — и ударишься, как об асфальт. Руль под ногами напряжённо и упруго подрагивал.
И тут ещё баржа далеко отошла от берега. Обрывистая глиняная стена плавно уплыла в сторону, и прыгать стало совсем нельзя.
— Что же теперь? — тихо спросил Пашка.
— А что? Ждать надо. Решили ведь! — отозвался Джамал, но в голосе его Пашка ясно расслышал сомнение. Козлёнок ткнулся вдруг Пашке в грудь, нежными своими губами ухватил его рубаху и стал жевать.
Он причмокивал и вздрагивал и даже глаза закрывал от удовольствия.
— Видал? Он есть хочет. Совсем, понимаешь, голодный козёл, — сказал Джамал. — Никак ждать нельзя. Уморим животину, он же маленький ещё совсем.
Пашка поднял глаза и увидел, что берег вновь стал приближаться.
— Гляди! — крикнул он.
Баржу мягко подносило к обрыву.
Ближе, ближе, ещё ближе, казалось, вот сейчас, сию минутку она чиркнет бортом по берегу.
Пашка стоял в оцепенении, вцепившись в борт так, что занемели пальцы.
Когда показалось, что столкновения уже не избежать, баржа стала медленно отходить в сторону.
— Давай! — отчаянно вскрикнул Джамал и прыгнул.
И тотчас же, будто кто резко дёрнул его за ноги, Джамала швырнуло назад и он оказался далеко-далеко — только чёрный шар головы, как буёк, качался на воде у самого берега.
— Давай-ай-ай! — услыхал Пашка и тут же, вдохнув побольше воздуха, закрыв глаза, сиганул вперёд.
Его смяла, завертела тугая струя.
Пашка вытянул над головой руки с козлёнком и бешено замолотил ногами. Ему показалось, что времени прошло очень много, а он всё не выныривал. В тот самый миг, когда дыхание его спёрло и он понял, что ему обязательно, сию минуту надо подышать, и приготовился уже хлебать Иртыш непомерными порциями, Пашка ощутил под ногами дно.
Причём, когда он, шатаясь, встал на ноги, воды оказалось по пуп.
Козлёнок, мокрый и оттого ставший вдруг ужасно тощим, перепуганно орал, вытаращив глаза в белёсых ресницах, и вырывался.
Пашка издал странный булькающий звук и сам этому звуку удивился — он хотел рассмеяться, а вышло вот что.
Он покрепче прижал к груди дрожащего козлика, погладил его, отжимая мокрый белоснежный мех, и побрёл навстречу Джамалу — усталый и счастливый, с улыбкой до ушей.
Ещё одно препятствие было позади. Ещё из одной переделки, которые подсовывала ему жизнь в это бурное лето с небывалой щедростью, он вышел удачно и достойно. Пашка подумал об этом, и радость стала распирать его, как воздушный шарик, — оттого, что утро, оттого, что солнце, оттого, что козлик, оттого, что жизнь такая замечательная штука!
Глава двадцать первая. Дед Антон
Они шагали по жаркой, в дрожащем мареве степи, а впереди катился, как белый колобок, козлёнок.
Шагали уже давно.
Солнце перекатило через зенит и теперь наяривало своими невозможными азиатскими лучами в спину.
Козлик был сыт. Для него всюду, куда ни глянь, лежала прекрасная, вкусная еда — ешь, не ленись.
А мальчишки были голодны, как волки в лютую зиму.
И так-то тощие животы их совсем подвело. Пашке казалось, что брюхо его вот-вот прилипнет к позвоночнику, и ещё ему казалось, будто он ясно слышит шуршание — голодный живот тёрся о раскалённую спину.
А Джамал топал себе рядом, будто не было ни ошалелого этого солнца, ни урчащего, требующего немедленного наполнения брюха, ни дальней дороги впереди.
Шагал себе и улыбался.
Отличный товарищ достался Пашке. Ещё раз, в который уж, Пашке повезло с товарищем.
И это было самое главное. А остальное совсем не главное, а просто пустяки.
Степь только на первый взгляд казалась плоской и ровной, как стол.
На деле же она то плавно опускалась, и тогда горизонт приближался и был совсем рядом, то так же плавно поднималась, и тогда взгляду открывались такие дали, что дух захватывало.
На очередном таком подъёме, оглядевшись, Пашка и Джамал увидели далеко впереди какую-то чёрную неподвижную точку и направились к ней.
Точка эта то показывалась, то надолго исчезала, и наконец, когда мальчишки пересекли одну из бесчисленных пологих низин и вновь поднялись на бугор, выяснилось, что точка эта — шалаш.
Ноги сами по себе зашагали быстрее, и вскоре усталый козлёнок стал отставать. Пришлось взять его на руки.
Козлик благодарно лизнул Пашкину руку, повозился немного, устраиваясь поудобнее, и тут же безмятежно уснул.
А мальчишки припустили вперёд из последних сил.
Когда до шалаша было уже рукой подать, они поняли, что попали на бахчу.
Насколько хватало глаз, впереди лежали огромные, полосатые арбузы, желтели круглые небольшие дыньки, высились тыквы.
Пересохшие рты наполнились густой, вязкой слюной.
Ох, как хотелось мальчишкам схватить первый попавшийся арбуз, расколоть его о колено и зарыться лицом в сочную сладкую мякоть!
Но они сдержались.
Ещё неизвестно было, как к этому отнесётся сторож, а ссориться с ним не имело никакого смысла.