Бурное лето Пашки Рукавишникова
Шрифт:
И такой у неё был тёплый, совсем родной голос, что у Пашки к горлу подкатил комок. Но он справился, он выбрался из Дашиных прохладных рук и грубовато ответил:
— Маленький я, что ли. До целины добрался, ничего мне не сделалось, а тут каких-то сто пятьдесят километров. Де-лов-то!
Даша нежно шлёпнула его по спине, хотела поцеловать, но Пашка испуганно взглянул на Джамала, и Даша не стала. Она улыбнулась, застегнула Пашке пуговицу на рубашке и пошла работать.
Выехали поздно вечером, почти ночью, чтобы по холодку, не спеша добраться до Иртышгорода к утру.
Пашка и Джамал забрались в кузов, улеглись в горячее зерно, зарылись в него по уши, и началось новое, прекрасное путешествие. Путешествие к великой реке Иртыш.
Машина плавно покачивалась, и Пашке с Джамалом казалось, будто они плывут по огромному, бескрайнему океану — Тихому или Атлантическому, было необычайно удобно и покойно.
Высоко в чёрном, как густая тушь, небе роились бесчисленные мохнатые звёзды, мерцали, подрагивали россыпи, миллиарды таинственных жёлтых, зелёных, синих звёзд. И небо было так огромно и непостижимо, что мальчишки притихли и лежали оглушённые, чуть испуганные этой необъятностью мира, и говорить им не хотелось, а хотелось только глядеть и глядеть — без конца. И думать, думать чистые, высокие мысли. И мечтать. И они плыли всё дальше, и небо тоже плыло над ними, поворачивалось, чуть сменялось, и звёзды подмигивали им, и это было несказанно прекрасно.
Они лежали и глядели долго-долго.
А потом они уснули, даже не заметив, как это произошло. И летали во сне. И это тоже было здорово.
Глава восемнадцатая. Новый поворот событий
В Иртышгород приехали ранним утром. Осунувшийся, усталый Володька растолкал Пашку и Джамала, обозвал засонями и бездельниками. Но Пашка видел, что он совсем не сердитый, а счастливый. Володька был счастлив, что всё обошлось благополучно, что он справился с машиной и такой длинной дорогой, что не подвёл доверившегося ему председателя.
Газик остановился у ворот громадного серого здания. Элеватор был похож на небоскрёб, на настоящий бетонный небоскрёб, в котором была только одна странность — в нём забыли проделать окна. И он высился среди одноэтажных и двухэтажных домишек мрачной глыбой, как таинственный средневековый замок, только не хватало рва с водой и подвесного, на цепях моста.
Во дворе на необъятных брезентах громоздились гигантские кучи зерна. По бесконечным серым лентам транспортёров зерно безостановочно текло в ненасытную утробу элеватора.
Володькину машину взвесили вместе с зерном, потом ловкая загорелая девушка в спортивном костюме вскарабкалась в кузов, длинной палкой с особым, похожим на тупой шприц, стаканом на конце взяла с разной глубины пробы зерна — проверила на влажность и сорность, и только после этого машину пустили во двор.
Володька поднял кузов, зерно ссыпалось вниз, и кучка привезённой ими пшеницы вдруг показалась Пашке такой маленькой и ничтожной, что он новыми изумлёнными глазами огляделся вокруг и ужаснулся количеству лежащего здесь хлеба. «Сколько же надо было машин, чтобы привезти всё это, если полный газик казался просто каплей в море, — подумал Пашка, — сколько же труда скольких людей было затрачено, чтобы жители Ленинграда, Москвы и других далёких от полей городов могли спокойно пойти в булочную и привычно, совсем не задумываясь, купить себе батон за тринадцать копеек или сайку за семь! Уму непостижимо!»
И ещё Пашка подумал, что теперь он никогда не сможет, как частенько делал раньше, выкинуть недоеденный кусок хлеба, потому что хлеб — это труд, и пот, и бессонные ночи, и волдыри на ладонях.
У Володьки было ещё одно задание. Он должен был съездить на склад сельхозтехники и взять там запасные части к комбайнам, какие-то особые шестерёнки, которые (чёрт бы их побрал совсем, как сказал председатель) всё время ломаются.
Мальчишки договорились встретиться с ним у ворот элеватора через три часа и отправились на розыски Пашкиного отца. Сперва они обошли всю территорию элеватора, потолкались среди шофёров, поспрашивали, но всё безрезультатно.
— Тут, пацаны, столько машин нагнали со всей страны, что задача ваша трудная. Прям-таки грустная у вас задача, — сказал им степенный дядька с пушистыми сивыми усами, шофёр МАЗа с саратовским номером.
Пашка и Джамал вышли за ворота. Им было всё равно, куда идти. Они подбросили копейку, и вышло идти направо.
Сразу за поворотом улица круто спускалась вниз, и в конце её выпукло блестела под солнцем такая широченная, необъятная река, что дух захватывало.
— Иртыш, — прошептал Пашка.
— Иртыш, — как эхо, отозвался Джамал.
Город раскинулся у крутой, могучей излучины на высоком, обрывистом берегу.
Посреди Иртыша узкий и длинный, как индейская пирога, зеленел остров, густо заросший деревьями и кустарником. От берега до него было почти с километр, и мальчишки долго и молча разглядывали его, зачарованные дикой невиданной никогда прежде красотой. Казалось, остров не стоит на месте, а плывет куда-то по важным делам, стремительный, остроносый, обтекаемый.
— Необитаемый остров, — сказал Пашка, — вот бы где пожить. Помнишь, как Том Сойер на Миссисипи? Построить бы шалаш, рыбу бы ловить… Эх!
Чем ближе они подходили к берегу, тем шире казалась река, и остров посредине ещё больше подчёркивал эту широту.
«На что уж Нева полноводная, а рядом с Иртышом она показалась бы просто узкой речкой», — подумал Пашка, но не огорчился, потому что и Нева и Иртыш были его реками, текли по его, Пашкиной, прекрасной и необъятной Родине.
В порту громоздились подъёмные краны, буксиры, катера, баржи с лесом и песком, длиннющие, бесконечные плоты, связанные стальными, в руку толщиной канатами.
Поначалу ошеломлённые, чуть напуганные суетой, движением, резкими гудками, шарахающиеся от странных долгоногих, похожих на какие-то марсианские машины лесовозов, ребята постепенно пообвыкли, уловили какой-то чёткий смысл, темп этого движения.
Они бродили между штабелями досок, между громадными, с дом величиной, контейнерами с грозными надписями «Не кантовать!», среди каких-то тюков и ящиков.