Буря на Волге
Шрифт:
Он встал на самый край горы, выпятив жирный живот, поводил носом вправо, влево и обратился к Марье:
— Чего, Лапчиха, каркаешь, али ваших жмут?
— Прибери пузо-то, а то и тебе прижмут! — огрызнулась Марья.
— Ну, что, небось улепетывают ваши-то? — ехидно улыбнулся Хомяк.
— Да уж не очень то, — и Марья, захлопав в ладоши, закричала: — Попал! Попал, Мишенька! Так их и надо! Туда им и дорога!
Марья хоть и жаловалась, что у нее глаз «тупой», а определила правильно. Действительно, на только что высунувшемся из-за Красного мыса буксире белых произошел сильный взрыв в носовой части от
— Ваш-то, наверное, с ними? — спросила Марья Хомяка, кивнув в сторону белых.
— Знамо, не с вашими. С вашими ему делать нечего, там вить вся голь собралась, вот ее и давят, как мокриц, — весело рассмеялся Хомяк.
— Сам ты мокрица навозная! Подожди, придет время и тебе выдавят хомяцкие-то кишки! Нажрал на мирских-то харчах. Вот погляди, как ваших-то на дно пускают... — ворчала Марья.
— Увидим!.. — зло сверкнул глазами Хомяк.
— Вот поглядим!
А в это время на буксиряке белых началась суматоха. Пароход все глубже уходил в воду, на вздернутой корме, давя друг друга и отталкивая, люди торопились прыгать в лодки. Перегруженные лодки перевертывались и шли ко дну. А вокруг поднимались водяные столбы от разрывов снарядов, которые посылала им «Ольга». На край горы подошел сосед Хомяка Семен.
— Чего не поделили? — спросил он.
— Погляди-ка, Семен, как белые-то! — радостно воскликнул Хомяк.
— Чего белые? — переспросил Семен.
— Да идут, мол, больно, гоже...
— Ко дну-то хорошо идут.
— Зачем ко дну, красных гонят.
— Вижу, вижу, — сказал Семен, глядя вниз по Волге.
К обрыву горы стали подходить толпы народа посмотреть на зрелище, впервые происходившее на Волге. Среди мужиков оказался молодой офицер-балтиец. Хомяк с радостной улыбкой подбежал к нему.
— Ну, как по-вашему, Андрюша, крепко в руки дело взяли белые?
— Видите ли, Федор Иванович, как дело-то обстоит, судно-то совсем скрылось под водой. Так могут пойти и остальные... В войне выигрывает, знаете, кто?
— А кто, по-вашему? — спросил Хомяк, тараща глаза на Андрея.
— Тот кто знает за что борется...
— По-вашему, белые не знают?
— Знать-то они знают, да, пожалуй, не все...
— Как это? Я что-то не пойму... — не отставал Хомяк.
— Я не политик, Федор Иванович, но возьмем нашу деревню, в ней три сотни домов, взрослых в каждой избе три человека. Девятьсот, так?
— Нет, тышша! — вставил Хомяк.
— Ну, пусть будет тысяча. Простите, я ведь совсем забыл, что вы были сельским старостой, и вам это лучше известно.
— Да я и... — он видимо хотел сказать, что и теперь будет старостой, но смолчал, только спросил: — Ну и что же?
— А вот что, Федор Иванович, сколько из вашей тысячи встанет на сторону белых? Человек сорок, не больше, да вы — сорок первый — тоже, пожалуй, перекочуете к ним?
— У меня сын там! — гордо ответил Хомяк.
— Теперь такой пример, Федор Иванович, Если возьмутся за один конец веревки ваши сорок, да вы с ними — сорок первый, а за другой — все остальные, чья сторона потянет? Конечно, та, где будут все остальные. Тут встал народ, а он - громадная сила... Вот чего они недопонимают.
— А оружие, как по-вашему? — стоял на своем Хомяк.
— А что оружие? Вашим же оружием вас и отшлепают, — закончил Андрей.
— Вот, слыхал? Прямо тебе говорит человек ученый, — подскочила Марья Ланцова.
— Молчи ты! Жаба болотная! — закричал Хомяк. — Много ты понимаешь в военном деле! Тоже нос в люди сует.
Хомяк слушал Андрея и ушам своим не верил: «Ничего не понимаю, как же это — офицер и вдруг за красных? Ничего не понимаю».
Андрей отошел от Хомяка, сел на край горы рядом с Чилимом.
— Ну, как дела, Василий Иванович? — спросил Андрей.
— Видите, какие дела, пришли было отдыхать, а, видимо, придется снова идти воевать.
— А это кто, твои однополчане? — спросил Андрей.
— Да. Друзья. Вместе на передовой были, а теперь в гости зашли, да неудачно.
— Дрянь дела-то, Вася, опять война. Вот они, враги-то, между нами шныряют, — показал на Хомяка Андрей. — У меня отпуск кончается, в Петроград нужно возвращаться, а теперь вряд ли скоро удастся выбраться.
Пока шли разговоры и споры, бой на Волге разгорался все сильнее. На смену затонувшему буксиряку из-за поворота вышли еще три судна белых: буксиры «Вульф», «Архип» и самоходная баржа «Данилиха». Они открыли яростный огонь по отступавшей «Ольге».
«Ольга», отстреливаясь, медленно шла на отступление и скрылась за островком у теньковской пристани.
Марья Ланцова, вздыхая, долго смотрела ей вслед печальным взглядом.
Суда белых дальше преследовать не пошли, остановились в горах у пристани. К вечеру туда же подошел большой пассажирский пароход «Василий» в сопровождении двух катеров. На нем приехало штабное начальство белых.
Надвигалась темная ночь.
Глава четырнадцатая
Стрельба на Волге стихла. Солнце продолжало свой путь к закату, кидая багряные краски на жнивье ржаного поля, усеянного стройными бабками снопов, от которых ложились на пашню прохладные тени. Кое-где еще качались переспевшим колосом несжатые полоски, упираясь примятыми концами в пыльную полевую дорогу, по которой торопливой походкой шел Ильяс от Чилима. Невесело было у него на душе. Он часто курил и думал, как-то встретит его брат Ибрагим, оставшийся главой семьи. Были у него еще два брата, Валей и Гимадей. Но Ибрагим ему писал, что они погибли на фронте еще в первые дни войны. Все эти воспоминания и думы ложились тяжелым камнем на сердце Ильяса.
«Вот приду я в деревню, а она, наверное, уже занята белыми», — так размышляя, он уже прошел верст пять. А до его деревни оставалось пройти еще столько же. Начала мучить жажда. Так захотел пить, что за кружку воды согласился бы он налить кружку спирта, который хранил во фляжке, засунутой в мешок. Ильяс знал, что на пути скоро ему встретится овраг, в котором есть хороший родник, куда во время жаркой страды приходили с поля запивать хлеб с солью. Он прибавил шагу. Спустившись в овраг и подходя к роднику, он увидел две фигуры. Поодаль от родника стояла женщина, а у самого родника сидел мужчина, прихлебывая из кружки полу. Ильяс узнал в сидевшем у родника своего дядю, Абдуллу Закирова, а в женщине — жену брата Ибрагима.