Буря на Волге
Шрифт:
— Когда я собиралась ехать домой, думала, что о женихе-то вы совсем забыли.
— Хватит тебе, Петровна. Чего прошлое вспоминать, жениха-то давно уже в живых нет, — вмешалась мать.
— А другого еще не успели подыскать? — спросила, улыбаясь, Надя.
— Не до женихов было. Почти половина нашего капитала осталась в банке, взять не смогли, а теперь и все банки прикрыли. Так что все кончено... И торговать не дают, да и нечем, — с грустью в голосе произнесла мамаша.
— Ну что ж, меньше заботы и только, — в утешение сказала Надя.
— Ты-то не охнешь, хоть все забери, — сердито проворчала мать.
На второй день, узнав от дворника,
— Что это, непоседа, опять, кажись, в поход собираешься? — спросила мать.
— Поеду в деревню, за Сережкой.
— Куда в такой морозище? Не сидится тебе дома... ворчала мать. — Видимо, тебе не надоела солдатская шкура, али надеть больше нечего?
— Так лучше, не ограбят, — пошутила Надя, закидывая за плечи мешок.
Выйдя за город, Надя часто оглядывалась па дорогу, не догоняют ли подводы, но попутчиков не было. Часто она сходила в сторону и останавливалась, пропуская встречные подводы, которые везли дрова или сено в город. Прошла уже Большие Отары, спустилась на Соляную Воложку. Здесь, в морозной тишине утра, Надя услыхала цокот подков и скрип полозьев — ее догоняла подвода.
— Садись, служивый! — крикнул с саней старик, натягивая вожжи.
— Вот спасибо, подвези немножко, я уплачу, — сказала Надя, присаживаясь на разостланное в санях сено.
— Фу ты, черт побери! — воскликнул старик. — Я ведь думал, солдат идет, оказывается, баба. Небось, ударница?
— Нет, я в госпитале работала.
— Значит, и косы не стригла... Ну, это ничего. А вот из нашей деревни была одна на фронте, сказывала, ударницей. За Керенского они там воевали, целый батальон, только все равно у них ничего не вышло. Плохо они воевали — большевики власть взяли. Н-да, зря большевикам власть отдали, теперь и наши дела плохи стали. Вот у меня было тыщурублевое заведение, да и доход хороший давало, а теперь нет. Обобрали, мошенники, да еще говорят: «Мы тебе его своими горбами заработали, оно наше». Все отобрали — невод, лодки, одним словом, как есть все. Ездил хлопотать, а что с ними сделаешь? Там, в Казани, говорят: «Власть на местах, они там лучше знают, что делают». Ну, куда теперь идти жаловаться? В Москву? А там что? Этот же совдеп, черт бы его не видал, оттуда все указания, от него. То ли было, когда был урядник. Правда, они брали, ну не без этого, знамо, жалованье небольшое, жить надо. Ну, зато и порядок блюли, ты был хозяин. Заведение, говорят, они мне заработали. Да как это могли они сказать? И опять, что они могут сделать без меня? Ну что может знать в рыбном деле Трофимка Кривой, этот бродяга? А вот на тебе, его выбрали начальником. Сами всему хозяева стали. Ну, все равно, это им даром не пройдет! Да этот еще солдатишка, как на грех черт его принес, каторжника проклятого. Мало, что отца его Пронин на каторгу сослал, и сына туда же надо было отправить.
Надя вздрогнула от упоминания Пронина и каторжника, догадалась, что речь идет о Чилиме. А старик продолжал:
— Ведь таких иродов и пуля-то не берет. На фронте был и опять пришел. Других ранит, убивает, а этот хоть бы что, как с гуся вода. Как пришел, так и начал мутить народ. Всех моих рабочих взбудоражил. А его слушают, говорят — он фронтовик, большевик. Ишь, какая светлая личность! Последним рабочим у меня был, да если бы тогда я не взял, с голоду подох бы, мошенник. А теперь говорит, что мол, хозяина прогнать надо. Вот ведь что сказал, подлец!
Надя молча слушала и только головой покачивала, Старик не унимался.
— Ну, теперь, скажем, приходят, мельнику говорят:: «Ты больше не хозяин, мельница переходит в обчество. Мы ставим своего мельника». Ну и кого же они поставили? Бывшего его же батрака, Степанку Лоскутова. Да что он понимает в мельничном деле? Хлеб только будет портить, а ведь народ этого не может сообразить. Жаль мельника, жаль, погиб человек, а такой был детина, в плечах не меньше сажня, а силища была больше лошадиной: двадцать пять пудов на верхний пол мельницы втаскивал, лошадь убил одним ударом кулака. Да, с характером был человек. А вот тут не вытерпел. Когда сын ему сказал, что мельницу отобрали, он и отвечает: «Нет, сынок, я не вытерплю». Ну и верно, разрыв сердца — и нет человека.
И немного помолчав, старик спросил Надю:
— Ты-то зачем едешь в деревню?
— К мужу, — ответила она, отводя взор в сторону.
— Наверное, он там в продотрядниках шурует с мужиками, хлебушко отбирает? Да и ты-то, видать, ему едешь помогать?
— Нет, дедушка, я этим не занимаюсь.
— Пока вы в дороге, все так говорите, а как на место приедете, так там другое поете...
Выпалив сразу весь заряд, старик выдохся. И только покрикивал на лошадь, крутя вожжами. Когда перевалили Волгу к горной стороне, у Нади стали зябнуть ноги, она сказала:
— Останови, дедушка, я немножко побегаю, погрею ноги.
Когда Надя спрыгнула с саней, старик свистнул, закрутил вожжами и погнал лошадь. Надя начала отставать, а мешок остался на санях.
— Подожди! Подожди, дедушка! Мешок-то я возьму! — кричала Надя.
Старик оглянулся, швырнул ногой мешок с саней и хлестнул кнутом лошадь.
— Ах, старый хрыч, чуть было мешок не увез, — ворчала Надя, закидывая мешок за плечи. — Ну их, всех попутчиков, я и пешком хорошо дойду.
Уже стемнело, когда она подходила к небольшому лесу, где дорога сворачивала к деревню. Усталая, она поднималась в гору по знакомой тропинке, по обеим сторонам которой стояли покрытые инеем яблони, груши, а на пригорке высоко поднимался огромный дуб, казавшийся фабричной трубой. Надя вспомнила, что по этой же тропинке ходила с Васей на рыбалку. Радостные мысли кружили ей голову: осталось несколько минут до встречи с любимым.
Вот уже и дом знакомый. Сердце ее радостно забилось, когда увидела сквозь заиндевевшие стекла тусклый огонек.
— «Видимо, еще не спят», — подумала Надя и, подойдя к избенке, тихо постучала в окно.
Встретив ее, Ильинична всплеснула руками:
— Милая, да как это ты ночью?! Мороз-то какой, наверное, вся ознобилась?
— Вася-то дома ли?
— Спят оба на лежанке, и Вася, и Сережа, — ответила Ильинична, помогая снохе сиять мешок с плеч.
Надя сбросила шинель и валенки и быстро залезла на печку.
— Бабушка, чего ты меня прижала! — запищал спросонок Сережа.
А Чилим, протирая кулаками глаза, не сразу сообразил, что все это он видит наяву.
После, когда Ильинична позвала к столу, Василий с Надей сели рядом, обнявшись, улыбающиеся, счастливые.
Ильинична отворачивалась, вытирая фартуком набегавшие слезы:
— Слава тебе, господи, все устроилось, теперь все вместе.
После того, как поделились всеми своими новостями, Надя неожиданно спросила:
— Скажи, Вася, как ты сумел разорить своего бывшего хозяина?