Буря на Волге
Шрифт:
— Нет, Митрий Ларионыч, чего не знаю, за то не берусь, — отвечал мельник, а сам думал: «Только высунься, будешь работать за двоих, а получать все одно жалованье... Знаем мы вас, не впервые такие разговорчики слышим».
Долго Пронин метался по окрестным деревням, наводя справки насчет машиниста, но все безуспешно.
Однажды, рано утром, подъехали два воза, груженные зерном.
— Открывай ворота! — крикнул с первой подводы инвалид на деревянной ногой умывавшемуся из глиняного рукомойника засыпке.
—
— То и ору, что надо, — ответил приезжий.
— Сказано, мельница закрыта, ну и нечего орать! — ответил засыпка и ушел в свою сторожку.
Инвалиду не хотелось уезжать, он слез с воза и, постукивая деревянной ногой, пошел к сторожке.
— Где хозяин? Когда откроете мельницу?
— Она и сейчас открыта, только за малым дело: машиниста нет, на войну проводили, — отвечал засыпка.
— А хозяин тут?
— Зачем ему быть здесь?
— А где живет ваш хозяин?
— Дома!
— Знаю, что не в поле! — сердито осадил инвалид. — Дом-то где его?
— Зачем тебе хозяин? Сказано, мельница закрыта и валяй обратно.
— И без тебя знаю, а ты вот что скажи, нет ли у вас пшеничной муки воза два на обмен?
— Нет, хозяин зерном хранит.
— Плохо, брат, придется к самому идти. Где его дом?
— Вон, гляди, на отскочке, за речкой, около большой ветлы, это его и есть.
— Ишь, какая хоромина. Ты, браток, в случае взгляни на воз, свиньи мешки не попортили бы! А я побегу, — торопливо застучал деревяшкой инвалид.
— Хозяин дома? — постучав в окно, спросил он.
— Ну дома! Чего? — высунувшись, сердито проскрипел Пронин.
— Пшеницы привез два воза, может быть, откроешь мельницу?
— И рад бы открыть, да что сделаешь, машиниста на войну забрали, — зевая и крестя рот, ответил Пронин.— Ты откуда?
— Из Криковки, от Синичкиных.
Пронин улыбнулся, услыша фамилию своего бывшего тестя, к которому он давно уже не ездил, и с инвалидом заговорил совсем другим языком:
— Да ведь что толку в твоей пшенице, машину-то некому пустить.
— Это ерунда, я сам могу запустить не хуже всякого машиниста...
— Ну, это еще вопрос, разрешу ли я тебе подойти к машине. Ты где учился?
— Это дело мое. Где бы я ни учился, а машину знаю.
— Ох ты, какой щетинистый, видимо, весь в свата. Тот всегда говорит с рывка да с вывертом... А как ты Синичкиным приходишься? Родня что ли?
— Нет. Где там, просто батрак.
— А как ты прозываешься?
— Пряслов Максим!
«Вот оказия! Може, и в самом деле он знает машину?» — подумал Пронин.
Захлопнув створки окна, Пронин вышел на улицу.
— Ну что ж, пошли.
Пряслов, отстукивая деревянной ногой, еле успевал за хозяином.
— Погляди, да если нс смыслишь, так не берись.
— Вот посмотрим, как я не смыслю... — проворчал недовольный Пряслов.
Осмотрев машину, он залил горючее в рабочий бак. Чихнула машина раз, два, пыхнула, и завертелось большое маховое колесо, и из трубы так же, как и раньше, полетели вверх синие колечки.
— Ах ты, едрена корень, и в сам деле, оказывается, умеешь,— несказанно обрадовался Пронин.
— А ну-ка, Макар Иваныч, запускай камни! — крикнул он за перегородку мельнику.
Пряслов, кряхтя и отдуваясь, уже таскал мешки с пшеницей наверх, где работник готовился засыпать ее в большую конусную воронку, открывая задвижки к жерновам. Максим то подбегал к ларю, куда сыпалась теплая, пахучая пшеничная мука, то снова бежал в машинное отделение и регулировал ход машины.
— Вот теперь я вижу, что ты можешь управлять машиной! — произнес Пронин, входя в машинное отделение и поглаживая бородку от удовольствия. «Слава тебе, господи, — думал Пронин, — сам наскочил. А с тестем я сквитаюсь». И подходя пилотную к делу, он спросил Пряслова:
— Ты давно работаешь у Синичкина?
— Третий год!
— Сколько получаешь?
– Двадцать пять целковых, на его харчах.
— Переходи ко мне, я прибавлю пятерочку. Харч у меня хороший, а пятерка годится, да и работа полегче, мешки таскать не заставлю, знай только машину.
— Ладно, подумаю... Только вот хозяин, пожалуй, не отпустит, сам видишь, времена-то какие: война, народу нет, ребятишки да старики с бабами, а у него большое хозяйство.
— Ну, это не твоя забота, я сам за тебя похлопочу, Согласен? — наступал Пронин.
— Пожалуй, соглашусь, если красненькую прибавишь.
— Эх, где наше не страдало... Красненькую, так красненькую. Ну, по рукам что ли?
— Ладно, хлопочи, — согласился Пряслов.
— Когда же ты ко мне перейдешь?
— А когда тебе надо?
— Да по мне хоть сегодня оставайся. Видишь — еще едут. Ты подожди, не уезжай, пусть мельница поработает, а вечером уедешь. Синичкину скажешь, что очередь была, задержался. Понял?
— Да понять-то понял, только вот хлеба у меня нет, а натощак работать неинтересно.
— Эй! Лексей! Поди сюда! — крикнул Пронин. — Хлеб у тебя есть?
— Есть немного, — ответил засыпка, спускаясь по скрипучей лестнице.
— Принеси кусок, вот он есть хочет, — кивнул головой в сторону Пряслова.
— Хорошо, Митрий Ларионыч, сейчас сбегаю...
Когда хлеб был принесен, Пряслов проворчал:
— Ну, уж и принес, хоть посолил бы что ли, или квасу дал прихлебнуть!
— Еще не укис квас-то, — хитро подмигнул засыпка.
Пряслов устроился было завтракать, сев на мешки, но в машине послышались перебои, и он снова побежал в машинное отделение.