Буря Жнеца
Шрифт:
Онрек сказал: – Я тоже Т’лан, как и вы. Ощутите плоть, в которую вы оделись. Мышцы. Тепло крови. Ощути дыхание в груди, Хостилле Ратор. Я заглянул в глаза вам троим – и увидел то же, что живет во мне. Восхищение. Воспоминание.
– Мы не можем себе позволить, – ответил Гадающий, которого звали Тил’арас Бенок. – Едва мы покинем это место…
– Да, – шепнул друг Тралла. – Это было бы… слишком тяжело.
– У нас была страсть, – произнес Ратор. – Но она не вернется. Мы больше не дети.
– Никто из вас ничего не понимает!
Крик Рада
– Западня памяти…
– Нет, Гадающий. Ты не прав. – Рад с трудом обуздал гнев. Повернулся к Онреку: – Я вижу твое сердце, Онрек Сломанный. Я знаю, в нужный миг ты станешь рядом со мной. Встанешь!
– Да.
– Значит, ты веришь!
Онрек молчал.
Смех Ратора был горьким, хриплым. – Вот оно, Рад Элалле. Онрек из Имассов Логроса решил сражаться на твоей стороне, решил сражаться за бентрактов, ибо он не выносит мысли о возвращении в прежнее состояние. Он лучше умрет здесь. Онрек Сломанный предвидит смерть, даже желает ее.
Тралл вгляделся в друга и даже при неверном свете костра прочитал подтверждение истинности слов чужака.
Тралл не колебался. – Онрек не останется в одиночестве!
Тил’арас Бенок посмотрел ему в лицо. – Эдур, ты отдашь жизнь за грезу?
– Гадающий, смертные любят делать именно это. Ты связываешь себя с кланом, с народом, нацией или империей – но, чтобы питать иллюзию единства, тебе нужно питать и противоположную иллюзию. Будто другой клан, другой народ или империя не входят в ваше единство. Я видел Онрека Сломанного, Т’лан Имасса. Теперь я вижу живого Онрека. Ради жизни и радости в его очах я стану сражаться со всеми, кто решил сделаться его врагом. Ибо узы дружбы между нами, Тиларас Бенок – не иллюзия, не греза.
Хостилле Ратор обратился к Онреку: – Ради милосердия, ради обретенной тобой жизни! Отвергни предложение Тралла Сенгара из Тисте Эдур!
Воин склонил голову. – Не могу.
– Тогда, Онрек Сломанный, твоя душа никогда не обретет покоя.
– Знаю.
Тралла словно ударили в сердце. Одно дело – в порыве возбуждения, в страсти истинного дружества давать смелые клятвы. Совсем другое – понимать, какую цену твоя дружба потребует от друга. – Онрек, – простонал он, охваченный ужасом.
Но миг был упущен, ибо прозвучало все, что нужно было сказать. Ибо Хостилле Ратор повернулся к своим гадающим, обменялся безмолвными сигналами. Затем вождь подошел к Ульшану Пралю. Упал на колено, склонил голову.
– Мы были дерзки, Ульшан Праль. Двое чужаков устыдили нас. Вы бентракты. Мы тоже были ими, давным -давно. Мы выбрали память. Мы решили биться во имя твое. Наши смерти будут не напрасными. Клянемся! – Он встал, обратился к Раду Элалле: – Солтейкен, примешь нас как солдат?
– Как солдат? Нет. Как друзей, как бентрактов –
Трое Т’лан Имассов склонили головы.
Вся сцена промелькнула перед Траллом Сенгаром размытым пятном. После слов Онрека Траллу казалось, что весь мир, скрежеща, сорвался со своей оси и неумолимо накатывается на него… но рука Онрека, коснувшаяся его плеча, остановила это роковое движение.
– Не нужно, – сказала воин – Имасс. – Я знаю кое-что, чего не знает даже Рад. Я говорю тебе, Тралл Сенгар, не нужно. Не нужно горя. Сожалений. Друг, слушай меня. Этот мир не умрет.
И Тралл понял, что его воля не в силах подвергнуть сомнению слова друга, омрачить свет его взора. Миг спустя он просто кивнул, сказав: – Да будет так, Онрек.
– И, если будем осторожными, – закончил Онрек, – выживем и мы сами.
– Как скажешь, друг.
В тридцати шагах, в темноте, Еж поглядел на Быстрого Бена. Прошипел: – И что ты вынес из произошедшего?
Бен пожал плечами: -Кажется, противостояние прекратилось. Конечно, если Хостилле пал на колени переде Ульшаном не для того, чтобы поднять выпавший из волос клык.
– Выпавший что?
– Ладно. Это не совсем наше дело. Но теперь я знаю нечто – и не спрашивай, как я узнал. Просто узнал. Подозрение стало уверенностью.
– Давай, говори.
– Вот что, Еж. Финнест. Скабандари Кровавый Глаз. Он здесь.
– Здесь? Как это, Быстрый?
– Здесь, сапер. Прямо здесь.
С одной стороны врата представляли собой груду руин. Похоже, циклопические камни, которые некогда образовывали арку высотой в пять – шесть этажей, были выворочены серией ударов изнутри. Некоторые отбросило от портала на сотни шагов. Основание арки вспучилось и растрескалось словно после землетрясения, поразившего скальную основу. С другой стороны виднелась покореженная башня из крупных блоков, находящаяся явно в одном шаге от обрушения.
Иллюзия ясного дня держалась большую часть последнего этапа их странствия. Виной тому была то ли яростная настойчивость Удинааса, то ли снисходительная услужливость Скола. А может, и нетерпение Сильхаса Руина. В результате Серен Педак очень устала. Удинаас выглядел не лучше. А вот Чашка, как и двое Тисте Анди, казалась невозмутимой – Серен думала, что всему виной неуемная энергия детства. Впрочем, существовала возможность, что девочка может внезапно упасть без сил.
Серен видела, что Фир тоже устал – но это, скорее всего, было вызвано незримым грузом ответственности, которую он взвалил на плечи. Она не пожалела себя, честно и откровенно рассказав Эдур о преступлении, свершенном ей против Удинааса; она сделала это в надежде, что Фир Сенгар решит отвергнуть ее, отказаться от обязательства защищать ее жизнь. Что в глазах его загорится огонь презрения и искреннего негодования.