Буря Жнеца
Шрифт:
«Но не Улыба!»
Во главе колонны уже видны был кулак Кенеб и сержант Фом Тисси, а также капитан Сорт и ее безмозглый колдун Клюв.
Кенеб окинул взглядом строй. – Сержанты! Ко мне, прошу!
Корик увидел, как Скрипач, Хеллиан, Бадан Грук и Чопор полукругом встали перед кулаком.
– Типично, – пробурчала Улыба. – Все попадем в рапорт. Особенно ты, Корик. Не думай, что тебе забыли убийство офицера в Малазе. За тобой следят.
– Да тише ты. Они как раз решают, чей взвод погибнет первым.
– Вы
Геслер фыркнул. – Думаете, мы сами не понимаем, Кулак?
– Вижу, все еще любите раздражать вышестоящее начальство?
Геслер состроил привычную гримасу: – Скольких вы привели, сэр, если позволено спросить? Видите ли, я начал что-то чуять, и чувство это поганое. Мы справимся, если их будет двое на одного. Даже трое. Но я чую, что нас будут превосходить… насколько? Десять к одному? Двадцать? Возможно, вы притащили еще немного припасов – но если в хвосте колонны не едут четыре или пять фургонов с морантскими гренадами, нам не хватит и на…
– Не в этом проблема, – вмешался Скрипач, выловивший в бороде вшу и раздавивший зубами. – У них есть маги, а наши выдохлись. Это факт, Кулак. Даже Бутыл, а ведь его мы берегли особо. – Скрипач подозрительно покосился на Клюва: – А ты чего лыбишься, Худа ради? – Клюв засмущался и спрятался за спиной Фаредан Сорт. Капитан взвилась: – Слушай, Скрипач, может, ты с ним и не знаком, но я клянусь – он тоже боевой маг. Клюв, ты внесешь свою долю в сражение?
Тот тихо пробормотал: – Да, сэр. Вы увидите. Все увидите, потому что вы мои друзья, а друзья – дело важное. Самое важное дело в мире. Я вам покажу.
Скрипач моргнул и отвел глаза. – Черт. Светает.
– Стройтесь для выхода, – приказал Кенеб. «Черт подери!» – подумал Скрипач. – «Кулак теперь выглядит молодцом что надо!» – Сто шагов простых, сто трусцой. Как я понимаю, идти нам недалеко.
– Да, впереди толпы врагов, – сказал Геслер. – Надеюсь, что будет виден Летерас. Хотелось бы поглядеть на его стены, прежде чем пойти на жмых.
– Хватит болтать, сержант. Идите.
Скрипач не ответил на ухмылку Геслера, когда они возвращались к взводам.
– Да ладно, Скрип! Этой ночью все твои таланты просто визжат, не так ли?
– Да. Они визжат оттого, что ты никак не заткнешься.
Корабб Бхилан Зену’алас собрал больше оружия, чем мог унести. Четыре лучших копья, два дротика. Односторонний меч, чем-то напоминающий скимитар; отличный длинный летерийский меч, затупленный конец которого он отточил напильником; два кортика и целая куча ножей. На спине его был приторочен летерийский щит (дерево, бронза, кожа). Еще он тащил самострел с двадцатью семью стрелами и одним жульком.
Он понимал, что армия идет в последний бой. Бой будет славным. Героическим. Таким, какой мог бы устроить Леомен Молотильщик. Они будут стоять плечом к плечу, рукой к руке, пока не падет последний. Об этом сияющем дне будут петь песни многие годы. Одной из подробностей будет рассказ о солдате, владеющем копьями и дротиками и мечами и ножами… и о груде трупов у его ног. О воине из Семи Городов, да, проплывшем тысячи лиг, чтобы достойно завершить Великое Восстание. Снова мятежник в бездомной и объявленной вне закона Четырнадцатой Армии, солдаты которой называют себя Охотниками за Костями. Да, их собственные косточки станут предметом охоты, ими будут
– Рад милостей Худа, Корабб, – зарычал сзади Каракатица. – Надоело уворачиваться от задних концов копий! Еще звон, и в меня полетят передние! Почему бы тебе не выбросить несколько штук?
– Не могу, – отвечал Корабб. – Они все пригодятся.
– Ясно. Набрал таких, что сразу ломаются?
– Нет, просто впереди много врагов. Многих надо убить.
– Летерийские щиты – дрянь, – продолжал Каракатица. – Лучше, если ты будешь знать заранее, Корабб.
– Когда этот сломается, найду другой.
Он жаждал неминуемой битвы. Криков, стонов умирающих, потрясения в стане врага, которого будут опрокидывать раз за разом. Морская пехота заслужила всего этого, о да. Битва произойдет перед стенами Летераса – горожане выйдут поглядеть и узрят – с удивлением, с восхищением, с трепетом – как Корабб Бхилан Зену’алас высвободит свою ярость. Души свидетелей станут разрываться от…
Хеллиан больше никогда в рот не возьмет этого пойла. Вообразите: пить, тошнить, страдать жаждой и галлюцинациями – и все одновременно! Почти так же плохо, как ночь Фестиваля Паральтов в Картуле. Тогда куча народа нарядилась в костюмы громадных пауков, а визжащая от отвращения Хеллиан пыталась затоптать каждого…
Сейчас она бредет во главе жалкого взвода, вокруг зернистая полутьма; судя по обрывкам разговоров (сама вступить в беседу она не сумела по причине немощи), Эдур скопились прямо позади них. Словно десять тысяч пауков с жвалами, способными схватить и высосать невинную чайку. А уж женщину напугать до визга. Что еще хуже – треклятая колонна марширует прямиком в гигантскую ловчую сеть.
Галлюцинации не покидают ее. Например, капрал раздвоился. Один тут, один там – оба болтают одновременно и одно и тоже, но не одним и тем же голосом. А что за дурацкий голубеглазый парень с дурацким именем все трется рядом? Как его? Смердосос? Смрадный Пёс? Как бы там, она его на десять лет переплюнула – или больше – с такой вот гладкой кожей, как у дитяти – Детонос? – что делает его ребеночком четырнадцати лет, о боги. Все не надышатся на его историю – будто он принц, последний из рода, бережет семя, чтобы посадить в чистую почву, на которой кактусы не растут… и он хочет… чего хочет-то? Она не уверена; но он вызывает в ее мозгу множество мрачных мыслей, а в особенности темных желаний совратить его, чтобы никому не смел в глаза прямо взглянуть, чтобы доказать – с такой, как она, свяжешься да не развяжешься. Может, пора придать им силу? Силу сокрушить невинного. А вы чего ждали от испуганной женщины?
Прошли еще одну деревню. Тут совсем худо. Всё систематически разрушено, каждое здание сравняли с землей. Армии так делают, чтобы не дать врагу укрыться, не позволить строительство редутов и прочих сооружений. Ни деревца нет, только ровно вспаханные поля, зеленые изгороди вырублены, посевы сожжены дотла, а солнце хотя утреннее, но уже посылает смертельные копья жары прямо ей в голову, заставляя прикончить последний запасец фаларийского рома с транспорта.
Ну, он хоть укрепил ее. Слава Худу.