Буря Жнеца
Шрифт:
За остаток жаркого дня солнце разрушило всех его восковичков, превратив лица в маски горя. Клюв больше не подходил к ним, не пытался вернуть на лица радость. Куски воска так и сидели на ничего не означающем межевом камне, все сильнее оплывая день за днем.
После ухода брата в доме было много забот и проблем. Но все окончилось, очень скоро окончилось.
Он не понимал, почему вдруг вспомнил о брате сейчас, когда заставил каждую свою свечу воспламениться, чтобы спасти друзей. Очень скоро он перестал различать их лица – только смутные пятна. Капитан, Кулак, все солдаты, что стали ему друзьями – он позволил своему
Магия переросла возможности семерых волшебников. Они создали то, что угрожало уничтожить их самих; но друзей Клюв не позволит тронуть! Он еще усилил сияние свечей. Он сделал его осязаемым, плотным. Достаточно ли? Он не знал, но должен был сделать все от него зависящее, ибо без друзей он останется один, совсем один.
Ярче, горячее… воск свечей начал рассыпаться облаком капель, пылающих словно солнце искр. Одна, другая. Когда начали прогорать все цветные свечи, оставалась еще одна. Белая.
Когда потоки всех свечей слились в единый, расходящийся от него вихрь, он ощутил, что просветляется, избавляется от грязи – жрецы называют это очищением, но что они знают об очищении? Оно не имеет ничего общего с приношениями крови и денег, с постом и самобичеванием и бесконечными песнопениями, от которых немеют твои мозги. Ничего подобного. Очищение, как понимал сейчас Клюв, означает конец.
Все сияло, словно светясь изнутри. Недавно бывшая черной стерня занялась яростным огнем. Камни пылали, уподобившись драгоценностям. Волны света лились во все стороны. Скрипач видел своих солдат насквозь, видел биение крови, кости и органы в их полостях. Он ясно увидел на боку Корика старые переломы – ребра, левое плечо, бедро. Он видел три вмятины на черепе под прозрачным сейчас шлемом Каракатицы – след избиения, которому он подвергся еще в невинном детстве. Он видел ссадины, которые постоянно причиняла своей промежности Улыба. Он видел, что текущая по жилам Корабба Бхилана Зену’аласа кровь наделена силой уничтожать каждую частичку рака – парень склонен к раку, но никогда не умрет от этой болезни. Даже не заболеет.
Он видел в Бутыле сверкающие волны сырой силы, не поддающийся никакому контролю блеск – но умение контролировать еще придет. Придет.
Капрал Тарр пригнулся в своем окопе, и свет его был плотным, словно железо.
Он видел в людях то, чего не смеет видеть смертный; но он не мог сомкнуть глаз, не мог отвернуться.
Геслер и Буян стояли в золотом огне. Даже борода и волосы Буяна стали совершенно золотыми – дикая красота снизошла на его лицо. Дурень хохотал.
Окружающий мир исчез за мутной закругленной стеной серебристого огня. Едва различимые силуэты – да, он видит приближающихся Тисте Эдур. Они ищут здесь укрытия.
Скрипач понял, что повернулся лицом к стене и уже идет к ней. Потому что некоторые дела важнее всех прочих. Он вошел в серебро огня, ощутив, как тот пронизал тело – не холодный и не горячий, не злой и не радостный.
Он вдруг пошатнулся, заморгав. В десятке шагов сгрудились сотни Тисте Эдур. Они ждут смерти.
Ханради упал на колени, не отрывая взора
Какое-то движение отвлекло его.
Он увидел малазанина – превратившегося сейчас в белое привидение – белоснежная борода, волосы, отбеленные костяшки пальцев – все блестящее, сияющее. Как и оружие, и доспехи.
Малазанин встретил его взором серебряных глаз, поднял совершенную руку и поманил к себе. Всех.
Ханради встал, отбросил меч.
Воины увидели. Воины сделали то же, что и он сам, они двинулись, и купол серебристого пламени сам двинулся, обнимая их.
Резкий вопль – Ханради оглянулся, увидел, что к’риснан взрывается изнутри – ослепительный миг, и несчастный ведун стал оседающим на землю пеплом…
Клюв был счастлив. Удалось спасти всех. Он понял старого сержанта. Увы, искалеченного мага очищение не приняло. Слишком много частиц своей души тот продал. Остальные… о да, они изранены, полны горечи – ее нужно смыть, и он сделал это. Сейчас нет ничего невозможного. Ничего…
В этот миг упала волна летерийской магии.
Командующий Летера не мог видеть поля битвы, ничего не мог разглядеть сквозь набухшую стену бурно взвихрившейся магии. Ее алчный голод породил сонмы тесных туч.
Едва магия двинулась вперед, исчезла всякая иллюзия контроля.
Командующий – и спрятавшийся за его спиной Сиррюн Канар – увидели, как все семеро магов оторвались от земли, взлетели в воздух вослед атакующей волне. Они вопили, молотили руками и ногами… затем брызнули струи крови, и разорванные в клочья волшебники пропали в мрачном шторме.
Магия содрогнулась и обрушилась на поле.
Затряслась земля.
Солдаты упали. Перепуганные лошади повалились набок, придавив или сбросив седоков. Казалось, весь гребень холма зашатался, просел – и начал обваливаться – солдаты падали, их погребали лавины устремившейся в низину почвы. Разинутые рты, заглушенные вопли, ужас в тысячах глаз…
… магическая стана тоже распадалась…
Клюва придавило невероятным весом, алчным голодом. Но он не желал отступать. Он приказал внутреннему огню выплеснуться наружу, пожирая все свечи, воспламеняя всё.
Друзья, да. Единственные его друзья.
Он понял, что выживание достигается только чистотой. И любовью ко всем ним – к тем, что улыбались ему, смеялись вместе с ним. К тем, что хлопали его руками по плечу, а иногда и взъерошивали волосы.
Ему хотелось еще раз увидеть капитана и, может быть, даже поцеловать ее. В щеку. Хотя он отваживался думать и о чем-то более… смелом. Но он же Клюв, в конце концов. Ему необходимо остановиться над чем-нибудь одном.
Руки охватывают прочно, хотя огонь начал пожирать мышцы плеч. Шеи. Ног.
Он сможет продержаться, пока их не найдут.
Огни так горячи, так сильно обжигают – но боли нет. Боль унесена, вычищена. О, вес остался, он давит. Но Клюв сможет продержаться. Он не позволит уйти братьям и сестрам, тем, кого он любит.