Буря Жнеца
Шрифт:
Вырвав оружие из тела, Ханради повернулся ко второму к’риснану. Тот сжался. – Вы, ведуны, – сказал бывший король скрежещущим голосом, – виноваты во всем. Во всем этом! – Он сделал шаг. – Хотел бы я, чтобы на твоем месте корчился Ханнан…
– Стой! – вдруг взвизгнул ведун, ткнув пальцев на восток. – Стой! Кто-то дает ответ! Дает ответ!
Ханради обернулся. Ему с трудом удалось найти взглядом малазан – столь сильно давила нависающая волна магии Летера, в тени которой оказалось все поле битвы.
Среди кучки солдат возникло слабое
Смех Ханради был жестоким: – Ответ? Вот эта мелочь? – Он снова поднял меч.
– Нет! – завопил к’риснан. – Погоди! Смотри, жалкий глупец! Смотри!
И он посмотрел снова.
И увидел, что свет стал растущим куполом, охватившим уже все силы малазан – он терял прозрачность, твердел…
Криснан схватил его за руку: – Слушай! Эта сила… Отец Тень! Его сила!
– Сможет она продержаться? – спросил Ханради. – Устоять против летерийской?
И прочел ответ в покрасневших глазах ведуна.
«Не сможет… смотрите, она такая слабая… против нависшей волны…
Но… ей и не нужно расширяться, так? Она укрыла их всех…»
– Сигнал к наступлению! Ускоренным шагом!
Все вытаращили глаза. Вождь указал на мерцающий купол нездешней силы: – По крайней мере, сможем притулиться в его тени! Ну, вперед! Все!
Клюв, некогда носивший другое имя, более скучное имя, в тот день играл в грязи на полу старого сарая. Никто больше не ходил в тот сарай, стоявший в стороне от прочих строений поместья – так далеко, что мальчик мог вообразить, будто остался один в покинутом людьми мире. В мире, лишенном неудобств.
Он играл с бесформенными кусками воска, собранными в мусорной куче, которая «украшала» задний вход в дом. Тепло рук изменяло форму воска, словно магия. Он мог вылепить лица, создать целые семьи, похожие на жителей деревни, сыновья и дочери которых – его одногодки – работали вместе с родителями, а когда не работали, то играли в лесу. И всегда смеялись.
Тут его и нашел брат. У него было унылое лицо, столь не похожее на лица восковых фигурок. Он притащил с собой моток веревки и встал в дверях сарая, которые давно заросли густой травой и не закрывались.
Клюв, у которого тогда было скучное имя, увидел на лице брата внезапное раздражение, сразу же смытое улыбкой; и мальчик порадовался, потому что не любил привычку брата плакать. Старшие братья никогда так не делали, и он сам не будет делать, когда станет старшим.
Потом брат подошел и с той же слабой улыбкой сказал: – Я хочу, чтобы ты вышел, малыш. Возьми игрушки и уходи.
Клюв широко раскрыл глаза. Брат никогда не просил подобного. Они всегда уживались в сарае. – Ты не хочешь поиграть со мной?
– Не сейчас, – ответил брат. Клюв заметил, как трясутся его руки: значит, в главном доме произошло
– Поиграй, и легче станет, – предложил Клюв.
– Знаю. Но не сегодня.
– Потом? – Клюв подобрал восковых поселян.
– Посмотрим.
Бывают решения, которые не кажутся решениями; иногда выбор делается неосознанно. Так случается и в детстве, и у взрослых людей. Прижав к себе восковичков, Клюв вышел на солнцепек. Стояли жаркие дни середины лета – солнце пекло, и фигурки заплакали от радости, едва он выстроил их вдоль старого межевого камня, который давно уже ничего не обозначал.
Камень находился на расстоянии семнадцати маленьких шагов Клюва. Он врос в землю на краю дороги, которая затем поворачивала и спускалась к мосту над речкой (в ней раньше жили гольяны, а потом река пересохла и гольяны умерли, ибо могут дышать лишь под водой). Он выстроил восковичков и вдруг вспомнил, что надо кое-что спросить у брата.
Неудачные решения, загадочный выбор.
О чем он хотел спросить? Воспоминаний не осталось. Память об этом исчезла, расплавилась. Тогда стояла сильная жара…
У входа он снова увидел брата – тот сидел, свесив ноги с балки – потом скользнул вниз, но не упал на пол – обвязанная вокруг шеи вереска поймала его на полпути.
Тут же лицо его стало синим, язык высунулся, глаза вылезли на лоб. Брат плясал в воздухе, пиная столбы солнечного света.
Клюв бросился к нему – брат неудачно поиграл с веревкой, она его душит! Схватил руками дергающиеся ноги и попытался поддержать тело. Изо всех сил.
Он стоял и кричал – или не кричал, потому что это было заброшенное место и на помощь надеяться не приходилось.
Брат попытался отпихнуть его. Брат ударил кулаком по макушке Клюва, но не сильно, потому что Клюв был маленьким и руки брата почти не доставали до него. Так что Клюв продолжал держать.
Огонь пробудился в мышцах его рук. Плеч. Шеи. Ноги подгибались, потому что ему приходилось стоять на цыпочках – если он перемещал руки ниже колен брата, тот сгибал колени, отпихивался и снова начинал задыхаться.
Все тело Клюва пылало.
Ноги не слушались его. И руки тоже. Он слабел, и брат задыхался. По лицу и ладоням Клюва потекли струйки мочи. В воздухе вдруг мерзко запахло – брат никогда прежде не портил воздух. Во всем виновата неудачная игра с веревкой!
Клюв больше не мог. Вечная проблема младшего брата, каковым был он. Судороги наконец прекратились, ноги брата стали мягкими, податливыми. Ногти руки легонько поцарапали щеку Клюва, но лишь потому, что Клюв дернулся. Сами по себе руки были неподвижны.
Хорошо что брат больше не борется с ним: значит, он сумел ослабить петлю и отдыхает. Это было хорошо, потому что Клюв мог лишь висеть, держась руками за колени брата.
Он оставался в таком положении, пока в третий ночной звон сарай не осветил фонарь одного из посланных на поиски детей слуг.