Буря
Шрифт:
И вот между слизнем и отступавшими оказалась та самая девочка, которую немногим раньше держал на руках Ринэм. Увидевши чудище, девочка как окаменела; потом зарыдала, и обернувшись к убегавшим, закричала, моля о помощи. Крик этот услышал и Ринэм, он даже и обернулся, и увидел ее, так-как отступал в последних рядах; он и не остановился бы, да тут один, бежавший рядом, упал перед ним на колени, и, с силой обхвативши его ноги, возопил:
— О, могучий, спаси нас! Спаси хоть ее!
— Я лучше знаю, что делать! — рявкнул Ринэм, однако же, про себя, не уставал твердить: «Вран, Вран — где же ты?! Приди на помощь, и я исполню хоть десять твоих просьб!»
Однако, Вран, ежели и слышал его, то оставлял это без всякого внимания. Тогда Ринэм с яростью оттолкнул того раба, который обхватил его за ноги — оттолкнул его с такой силой, что тощее, костлявой тело, отлетело в сторону, и с силой ударилось об один из множества острых железных углов. Раздался хруст, несчастный вздрогнул, несколько раз дернулся, и, наконец, замер. Ринэм поскорее отвернулся, и бросился дальше.
Между тем, слизень надвинулся на девочку, которая так и стояла завороженная. Вот он дернулся к ней, вытянулись острые щупальца, и тут со стороны метнулся Тьер; он в прыжке перехватил девочку и бросился бежать — (Эллиор и Хэм уже набрались сил столько, что, опираясь друг на друга, смогли следовать за остальными). Несколько щупалец, все таки достали Тьера, пронзили его могучую руку, но он совершил еще один могучий прыжок, и вот вырвался от них.
— Всем, всем! — надрывался Ринэм, видя, как восставшие вбегают в проходы. — Пусть у каждого прохода останется хоть по одному из вас, и когда все вбегут — закрывайте!
Ему с рвеньем повиновались, и у каждого прохода осталось даже по нескольку добровольцев. Возникла давка, и, слизень нагнал их раньше, чем все успели скрыться. Еще несколько были поглощены — а одним из последних, кто успел ворваться был Тьер со своей легкой ношей, да с разодранной, обильно кровоточащей рукою. Эллиор и Хэм были рядом; тут же бросились к нему на помощь — Хэм тот и вовсе принимал его за старого друга, почти брата — Мьера. Между тем, ворота были захлопнуты; и слизень застонал, заворочался, забился с другой стороны. Вороты дрожали под его напором, в любое мгновенье могли и рухнуть; потому останавливаться не стали, но поспешили дальше по коридору.
На Ринэма смотрели с еще большим почтеньем; ведь — это он повелел закрыть ворота, ведь — это он спас. Нашлись даже такие, которые несмотря на бедственное свое положение, подхватили его на руки, да и понесли так.
Они выбежали на какой-то большой трак: железные, ржавы стены, тускло освещенные факелами, уходили куда-то вдаль, и на равном расстоянии друг от друга чернели бесчисленные боковые проходы. Тут выяснилось, что не все проходы по которым спасались убегавшие из зала со слизнем, выводили к этому тракту — некоторые уходили неведомо куда, и одного только взгляда было достаточно, чтобы понять, что еще несколько сотен потеряно, и теперь осталось их не более пяти тысяч. Ринэм, не обращая на это внимания, отдавал указания:
— Все построиться так, чтобы в центре шли дети, вокруг них женщины, дальше невооруженные, и, наконец, по краям те, у кого есть ятаганы.
— Мы должны спасти их. — проговорил, тяжело дышащий, теряющий много крови Тьер. — Они сгинут в этих чертовых лабиринтах. Мы же их на верную гибель бросаем.
Ринэм нетерпеливо проговорил:
— Что же: возвращаться нам в залу со слизнем? Отпирать те двери, искать их, неведомо как далеко уже убежавших?.. Хватит! Построились?! Вперед!
И вновь подхватили Ринэма на руке, хотели понести этой вытянутой прямоугольной колонны, однако он отказался от такой услуги, решивши, что может принять первую стрелу, коли будет засада. Также, он опасался засад и в боковых коридорах, потому и повелел так выстроиться — сам он пошел в центре, среди детей, которых он гладил по голове, и, нарочито громким и торжественным голосом говорил об их благе — чем заслужил полные почитания взгляды их матерей.
Трак все тянулся и тянулся, они отмерили уже не менее двух верст — и все в постоянном напряжении, в ожидании засады. Тут то и выяснилось, насколько некоторые ослабли — они буквально валились с ног, и их поднимали, нескли те, кто был еще поздоровее. Наконец, и детишки так истомились, что их взяли на руки матери.
Плохо приходилось тем, у кого не было никакой обувки: их ноги хоть и огрубевшие, хоть и привыкшие ко всяким испытаниям, все-таки расцарапывались об выступы на железном полу. Много было таких, которые уже не чувствовали подобной боли, но жутко было смотреть на оставляемый за ними кровяной след…
Зря они боялись засады: орки были настолько перепуганы тем рокотом, что сотряс их царство, что бежали из этих мест — только по повелению начальников были выпущены всякие твари, но, так-как они находились на нижних уровнях, то отказались отрезанными, или попросту не поспели, за такой обильной добычей. И вот вышли они в залу, всю окованную железом, заплдненную дымом; из которого выступали створки ворот не менее тридцати метров в высоту. Вот у этих то ворот их и поджидали: то были выстроенные в четкие ряды, закованные с ног до головы в броню, отборные отряды их армии. Всего их было тысяч с пять, что равнялось оставшимся восставшим.
Ринэм быстро огляделся, и велел не перестраиваться: вновь, впереди по бокам и сзади, выступали вооруженные ятаганами, в центре — женщины, дети, раненные, и он — предводитель Ринэм.
Сидевший на его плече Ячук, без всякого умысла проговорил негромко: «Это ворота их царства. За ними — свобода!» — но эти слова незамедлительно были подхвачены Ринэмом, и он уж постарался пророкотать так, что каждый услышал. Какой тут восторг охватил всех! Как рванулись все, с какой неудержимой яростью, с каким воодушевлением бросились на ряды орочьи! Орки сами были немало перепуганы — ведь, их согнали сюда силой, и они верили, что их ждет участь был сожженными. У них даже и лапы дрожали; они жались друг-другу — не как готовившиеся защищать ворота, но как те, кто был застигнут врасплох, окружен.
Между тем первые ряды столкнулись, и несмотря на то, что восставшие дрались с еще большим остервененьем, чем когда-бы то нибыло; несмотря на то, что не думая о смерти, веруя в свободу, бросались на ятаганы, и уже пронзенные, продолжали крушить, и крушили до тех пор, пока еще могли двигаться мускулы — несмотря на это Ринэм был встревожен: такая тактика подошла бы ему, если бы восставших оставалось раз в десять больше — о! — тогда бы он не думал о жертвах; теперь же он опасался, чтобы силы не были истощены совершено, чтобы и не полегли они здесь все.
А тут произошло еще то, чего он опасался, как только вошел в эту залу, почему и велел вооруженным прикрывать их сзади: с другой стороны метнулись ряды троллей, и было их так много, что вдруг ясным стало, что теперь все проиграно, что они попросту раздавят оставшихся, вдавят их в ворота. И тогда он заговорил:
— Вран, ты же незря спас меня тогда. Не должен же я и теперь погибнуть. Спаси!
Между тем, плотные ряды троллей приближались, и те из восставших, кто был в последних рядах, обернувшись к ним, поворачивали голову и к Ринэму, ожидая от него чуда.