Бувар и Пекюше
Шрифт:
— Лучше не откладывать, — сказал аббат.
Затем он заговорил о других вещах.
Пекюше, отлучившийся на минуту, сунул ему в руку наполеондор.
Кюре шарахнулся от него.
— Ах! Для ваших бедных!
И г-н Жефруа, покраснев, запрятал червонец в сутану.
Отдать чашу, чашу для жертвоприношений! Ни за что в жизни! Они даже хотели научиться древнееврейскому языку, который был родоначальником кельтского, если только сам от него не произошел. И они собирались отправиться в путешествие по Бретани, начав с Ренна,
— Это не дело, господа хорошие! Нужно ее отдать.
— Что?
— Шутники! Я знаю, что вы ее скрываете.
Кто-то предал их.
Они возразили, что она у них сохраняется с разрешения г-на кюре.
— Это мы узнаем.
И Фуро удалился.
Он вернулся через час.
— Кюре отрицает это! Объяснитесь.
Они уперлись на своем.
Прежде всего, никому не нужна эта кропильница, так как она не кропильница. Они могут это доказать множеством научных доводов. Затем они предложили признать в своем завещании, что она принадлежит общине.
Они даже готовы были купить ее.
— И к тому же это моя вещь! — повторял Пекюше.
Двадцать франков, принятые г-ном Жефруа, служили доказательством сделки, а если бы пришлось держать ответ перед мировым судьею, — тем хуже, он принесет ложную присягу!
Во время этих споров он несколько раз вспоминал про суповую миску, и в душе его пробудилось желание, жажда обладать этим фаянсом. Пусть ее отдадут ему, тогда он возвратит купель. В противном случае — ни за что.
От усталости или боясь скандала, г-н Жефруа уступил миску. Она заняла место в их коллекции рядом с чепчиком из Ко. Купель украсила собою церковную паперть, и, утратив ее, они утешились мыслью, что народ в Шавиньоле не знает ее ценности.
Но суповая миска внушила им вкус к фаянсам: новый предмет для изучения и для разведок в окрестностях.
В ту пору люди со вкусом охотились за старыми руанскими подносами. У нотариуса их было несколько штук, и это снискало ему как бы репутацию художника, предосудительную при его профессии, но искупаемую серьезными сторонами его характера.
Узнав, что Бувар и Пекюше приобрели суповую миску, он пришел предложить им какую-нибудь мену.
Пекюше отказался.
— Ну что ж, не надо.
И Мареско осмотрел их керамику.
Все предметы, развешанные по стенам, были синего цвета с грязновато-белым фоном, только рога изобилия отливали зелеными и алыми оттенками. Были там бритвенные тазы, тарелки и подстаканники, — вещи, которые они долго высматривали и уносили домой, прижимая к сердцу, пряча под полой сюртука.
Мареско похвалил коллекцию, заговорил о других сортах фаянса, испано-арабском, голландском, английском, итальянском и, ослепив их своей эрудицией, сказал:
— Можно мне еще разок взглянуть на вашу суповую миску?
Он щелкнул по ней пальцем, затем присмотрелся к двум нарисованным на крышке буквам С.
— Руанская марка! — сказал Пекюше.
— О-о! У Руана, собственно говоря, не было марки. Когда неизвестен был Мутье, все французские фаянсовые изделия были из Невера. То же и с Руаном теперь! К тому же его в совершенстве имитируют в Эльбефе.
— Не может быть!
— Майолики отлично поддаются имитации. Ваш экземпляр не представляет никакой ценности, и я собирался сделать порядочную глупость!
Когда нотариус ушел, Пекюше без сил свалился в кресло.
— Не нужно было возвращать кропильницу, — сказал Бувар, — но ты увлекаешься! Ты всегда готов зарваться!
— Да, я увлекаюсь!
И схватив суповую миску, Пекюше швырнул ее так, что она отлетела к саркофагу.
Бувар, более спокойный, подобрал осколки, один за другим; немного спустя у него появилась такая мысль:
— Мареско из зависти мог подшутить над нами!
— Как?
— Я совсем не считаю доказанным, что суповая миска — подделка. Возможно, что поддельны другие предметы, которыми он, судя по его виду, восхищался.
И конец дня прошел в колебаниях, сожалениях.
Из-за этого все же не приходилось отменять поездку в Бретань. Они даже собирались взять с собою Горжю, чтобы он помогал им при раскопках.
С некоторого времени он ночевал у них в доме, чтобы поскорее закончить ремонт баула. Перспективою отъезда он был недоволен и однажды сказал им, когда они говорили о менгирах и курганах, которые надеялись увидеть:
— Я знаю места получше; на юге Алжира, близ источников Бу-Мурсуга, их можно найти множество.
Он даже описал одну гробницу, случайно открытую в его присутствии и содержавшую скелет, который сидел на корточках, как обезьяна, обхватив руками колени.
Ларсонер, когда они сообщили ему об этом факте, не придал ему никакой веры.
Бувар его раздразнил, углубив тему.
Как объяснить бесформенность галльских памятников, коль скоро эти самые галлы были во времена Юлия Цезаря цивилизованными людьми? Очевидно, это произведения более древнего народа.
Такая гипотеза, по мнению Ларсонера, грешила недостатком патриотизма.
Безразлично. Нет никаких доказательств, что эти памятники созданы галлами. «Укажите нам какой-нибудь текст!»
Академик рассердился, перестал отвечать, и они были этому очень рады, до того им надоели друиды.
Их неумение разбираться в керамике и в кельтских древностях объяснялось незнанием истории, в частности — истории Франции.
У них в библиотеке имелось сочинение Анкетиля, но ряд королей-ленивцев весьма мало их позабавил. Подлость дворцовых сенешалов нисколько их не возмутила, и они бросили Анкетиля, раздраженные его глупыми рассуждениями.