Бувар и Пекюше
Шрифт:
Авторы хвалят в качестве развлечения завтрак на лоне природы, прогулку в лодке. Действительно ли это хорошо? А Фенелон рекомендует время от времени «невинную беседу». Невозможно было придумать ни одной!
Они вернулись к урокам; кубики, полоски, разрезная азбука — все оказалось безуспешным. Тогда они прибегли к хитрости.
Так как Виктор был склонен к чревоугодию, то ему показывали название какого-нибудь кушанья; он вскоре научился бегло читать Поваренную книгу. Викторина была кокетлива, — ей обещали платье,
Теперь, когда они умели читать и писать, то чему их учить? Опять недоумение.
Девочкам не нужно быть такими учеными, как мальчикам. Однако их воспитывают обыкновенно в совершенном невежестве, и весь их умственный багаж ограничивается мистическими глупостями.
Следует ли обучать их языкам? «Испанский и итальянский, — утверждает Синь де Камбрэ, — служат лишь для чтения опасных книг». Такой довод показался им глупым. Впрочем, Викторине незачем было их знать, английский более употребителен. Пекюше стал изучать правила, показывал с серьезным видом, как нужно произносить th.
— Слышишь, вот так: дзи, дзи, дзи!
Но прежде чем обучать ребенка, нужно знать его склонности. Их можно определить посредством френологии. Они погрузились в нее; затем пожелали проверить ее данные на себе самих. У Бувара оказались шишки благожелательности, воображения, почтительности, а также любовной энергии: vulgo — эротизма.
На висках у Пекюше нащупывались шишки философии и восторженности в соединении с хитростью.
Действительно, таковы были их свойства. Еще больше были они поражены, обнаружив друг у друга склонность к дружбе, и, очарованные этим открытием, они умиленно обнялись.
Затем исследованию подвергся Марсель. Его главнейшим недостатком, не составлявшим тайны для них, был необычайный аппетит. Тем не менее Бувар и Пекюше испугались, найдя у него над ушною раковиной, на высоте глаза, орган обжорства. С годами слуга их, пожалуй, станет похож на ту женщину в Сальпетриере, которая съедала в день восемь фунтов хлеба, проглотила однажды четырнадцать порций супа, а в другой раз — шестьдесят кружек кофе. На это у них не хватило бы средств.
Черепа их питомцев оказались ничем не замечательными Они, должно быть, не умели еще хорошо исследовать их. Но прибегали к весьма простому способу, чтобы наловчиться.
В ярмарочные дни они толкались на площади в толпе крестьян, посреди мешков с овсом, корзин с сыром, волов, лошадей, не обращая внимания на пинки, и когда встречали какого-нибудь мальчика, то просили у отца позволения пощупать ему череп с научной целью.
В большинстве случаев им даже не отвечали; иногда, думая, что речь идет о помаде для окраски волос, отказывали сердито; но попадались и люди безразличные,
Однажды, когда Бувар и Пекюше принялись там за свои манипуляции, внезапно появился кюре и, увидев, чем они заняты, обрушился на френологию за то, что она ведет к материализму и фатализму.
— Всякий вор, убийца, прелюбодей может теперь в свое оправдание сослаться на шишки.
Бувар возразил, что орган предрасполагает к деянию, но не принуждает к нему. Из того, что у человека есть порочные задатки, вовсе не следует, что он будет порочным.
— Впрочем, удивляюсь я правоверным людям; они отстаивают прирожденные идеи и отвергают склонности. Какое противоречие!
Но френология, по словам г-на Жефруа, отрицает всемогущество божье, и неприлично заниматься ею под сенью святого места, перед самым алтарем.
— Уходите, говорю вам, уходите!
Они устроились у цирюльника Гано. Чтобы устранить всякие колебания, Бувар и Пекюше угощали родителей бритьем или завивкою волос.
Однажды после обеда зашел туда постричься доктор. Усевшись в кресло, он увидел в зеркале обоих френологов, водивших пальцами по детским головенкам.
— Теперь вы к этой чепухе перешли? — сказал он.
— Почему же — чепухе?
Вокорбей презрительно усмехнулся. Затем высказал утверждение, что в мозгу нет различных органов.
Так, например, один человек переваривает пищу, которой не переваривает другой! Нужно ли предположить в желудке столько желудков, сколько есть различных вкусов? Однако за одной работою отдыхаешь от другой, умственное усилие не напрягает разом всех способностей, у каждой из них есть свое определенное место.
— Анатомы его не встречали, — сказал Вокорбей.
— Потому что они плохо анатомируют, — ответил Пекюше.
— Чем плохо?
— Конечно же! Они режут слои, не обращая внимания на соединение частей, — он запомнил эту фразу из одной книги.
— Что за нелепость! — воскликнул врач. — Череп не отливается по форме мозга, наружно — по внутреннему.
Галь ошибается. Не угодно ли вам доказать его ученье на трех, случайно выбранных в этой лавке субъектах?
Первою была крестьянка с большими голубыми глазами.
Пекюше сказал, исследовав ее:
— У нее крепкая память.
Ее муж подтвердил это обстоятельство и предложил себя самого для осмотра.
— О, с вами, милейший, справиться не легко.
Другие подтвердили, что такого упрямца на всем свете не найти.
Третье испытание произведено было на мальчишке, пришедшем со своею бабушкой.
Пекюше объявил, что он, должно быть, любит музыку.
— Верно, — сказала старушка, — покажи-ка господам свое искусство.
Он достал из-за блузы варган и начал в него дуть.