Буйный Терек. Книга 1
Шрифт:
— Чего изволите, ваше высокопревосходительство? — во весь голос начал было он, но Ермолов остановил его.
— Не надо! Проводи-ка лучше, братец, внутрь…
— Слушаюсь, ваше высокопревосходительство, — тихо ответил унтер, открывая калитку и пропуская вперед начальство.
— Может, ваше высокопревосходительство, через парадную пожалуете?
— Нет, братец, именно через черный ход… Что там такое? — прислушиваясь к какому-то шуму, спросил Ермолов.
Унтер-офицер, пожилой человек с медалью «За усердие», негромко доложил:
— Солдатика бьют… — Он спохватился и торопливо поправился: — Наказуют, ваше высокопревосходительство!
— Кто? — сдвинул брови генерал.
— Их высокоблагородие господин Чекалов.
— За что? — удивился Мадатов.
— Солдатик, ваше превосходительство, молодой, первого году, еще глупой, ну, назвал их высокоблагородие господином чиновником, тот его и учит…
Со двора доносились удары, сдержанный стон и чей-то хриплый, озлобленный голос:
— Я государю моему статский советник, мерзавец ты этакий, я тебе не господин чиновник, а ваше превосходительство!
Ермолов шагнул вперед и остановился перед стоявшим «во фрунт» солдатом, по лицу которого текли слезы, а из разбитого носа капала кровь. При каждом ударе солдат дергал головой, жмурился и беспомощно всхлипывал. Спиной к Ермолову стоял сам Чекалов в чиновничьем мундире, с закатанным по локоть правым рукавом. При словах «статский советник», «чиновник» и «мерзавец» он сильно и размашисто ударял по лицу плакавшего солдата. Возле них на табуретке сидел карабинерный поручик, на коленях которого стояла миска с вишнями. Офицер равнодушно взирал на избиение солдата. Выбрав вишню позрелее, он клал ее в рот и, с удовольствием надув щеки, выплевывал косточки, долетавшие до избиваемого солдата.
— Повторяй за мной, мерзавец, «ваше пре-вос-хо-ди-тель-ство», а не господин чиновник, — размахиваясь и снова нанося удар, сказал Чекалов.
— Что это такое? — раздалось за его спиной.
Статский советник недовольно оглянулся, а офицер, уронив на землю миску с вишнями, вскочил и громко, на весь двор, закричал:
— Сми-ирно!..
Чекалов, озадаченно смотревший на Ермолова, вдруг узнал его и тонким и елейным голоском воскликнул:
— Извините, ваше высокопревосходительство… что застали в такую, как бы сказать, неприятную минуту… что делать… учу подлеца приличию…
— Он что, ваш подчиненный? — спросил Ермолов.
— Никак нет… то есть временно прикомандированный к моему ведомству… караульный Контрольной палаты.
— Я вас спрашиваю, милостивый государь, он кто, ваш крепостной?
— Никак нет… солдат из караула…
— Разрешите доложить, ваше высокопревосходительство, это солдат моей полуроты, присланный на недельную караульную службу по охране губернской Контрольной палаты! — вытягиваясь, прокричал поручик.
— Кто таков? — коротко спросил Ермолов.
— Третьего карабинерного полка поручик Трошин! — пяля на генерала глаза и краснея от натуги, закричал офицер.
— Ваш солдат? — указал на помертвевшего от страха рядового Ермолов.
— Так точно, ваше высокопревосходительство, моей полуроты!
— Стой «вольно», оботри лицо! — повернувшись к солдату, сказал Ермолов.
Солдат нерешительно переступил с ноги на ногу, не сводя глаз с генерала.
— Кто есть солдат? Отвечай, как сказано о сем в уставе? — хмуро глядя на офицера, спросил Ермолов.
— Со… солдат есть лицо казенное, слуга госу… государев… — начал было поручик.
— Врете! — перебил его Ермолов. — Начинайте снова.
— Солдат есть лицо казенное, неприкосновенное, слуга государев и защитник родины… — забормотал громкой скороговоркой поручик.
— Довольно! Итак, в уставе покойного императора Петра Первого сказано, что солдат «есть лицо не-при-кос-новенное», — медленно, с расстановкой, произнес Ермолов, — и его по закону разрешается бить и проводить сквозь строй лишь по суду и определению военного суда командира отдельной части. А вы кто будете, милостивый государь? — вдруг резко повернулся к Чекалову Ермолов.
— Управляющий Контрольной палатой статский советник Чекалов… я… ваше высокопревосходительство… вы же знаете меня… — растерялся Чекалов.
— За что избиваете солдата?
— Не самолично, ваше высокопревосходительство, а с их разрешения, — указал на поручика Чекалов.
— Верно? — поинтересовался генерал.
— Так точно, позволил наказать самолично их превосходительству за дурное поведение сего весьма скверного в поступках солдата, — испуганно доложил поручик.
— Какому «превосходительству»? — с явным пренебрежением спросил Ермолов.
— Мне то есть, — объяснил Чекалов.
— А вы, сударь, без вопросов, вам мною задаваемых, в разговор мой с военнослужащим не вступайте! — оборвал его генерал. — А ну, принеси воды, живо! — крикнул он офицеру.
Тот бегом бросился в дом, а Ермолов повернулся к Мадатову.
— Сейчас поедем обратно! — И, не обращая внимания на Чекалова, растерянно взиравшего на него, спросил солдата: — Как фамилия?
— Сусекин, ваше высокопревосходительство, третьего карабинерного полка!
— За что измордовали?
Солдат вздрогнул и испуганно повел глазами на Чекалова.
— Виноват, ваше высокопревосходительство, я иху милость господином чиновником назвал… ошибся, первого года службы… — втягивая голову в плечи, пробормотал он.
— Изволите налить? — запыхавшись от бега и держа в руках кувшин с водою и стакан, спросил поручик.
— Полей ему! — кивнул Ермолов на солдата.