Буйный Терек. Книга 2
Шрифт:
— Заблудились, не то влево, не то вправо подались. Кругом лес. Вперед ушли дозоры с проводником-чеченом.
И снова роты, сбившись воедино, ждали, когда проводник и казаки выведут их на дорогу к Урус-Мартану, от которого отходили потрепанные батальоны.
Вновь раздалось: «Вперед. Шагом марш», — и опять потянулись разрозненные группы, солдат, пушки, зарядные ящики с ядрами.
«Зачем все это? К чему ночные походы, разорение аулов, смерть вот этих терпеливых, все сносящих солдат?» — размышлял Небольсин, натыкаясь на кусты орешника, стволы невидимых в темноте деревьев или спины идущих впереди солдат.
Наконец вышли на какую-то опушку. Стало значительно светлее, дождь стих, туман, отрываясь от кустов, колеблясь, рваными лоскутами пополз по сторонам. Колонна остановилась, но теперь было и спокойнее, и веселее на душе. Расступившийся лес, большая опушка, исчезавший на глазах туман взбодрили солдат.
— Видать, скоро встренемся со своими, вашсокбродь? — спросил Небольсина шедший возле солдат.
Капитан узнал в нем взводного второй роты Спичугова, степенного и серьезного унтера, больше десяти лет прослужившего на Кавказе.
— Наверное, скоро, но где мы, — Небольсин пожал плечами, — не пойму и сам.
— Ежели не хватили лишку влево, так этот самый Урус-Мартан должон быть недалеко, верстов десять отселе, — сказал Спичугов.
— А ты бывал там?
— Так точно. Еще когда с генералом Сухачевым на погром чечни ходили, два раза этот самый Мартан брали. Дюже много солдат полегло в том походе, ну да и чеченам досталось. У них в этом ауле все дрались: и дети, и бабы — кто кинжалом, а кто каменьем. Пять часов аул от них чистили, — спокойно рассказывал унтер.
— И не жаль было? — с удивлением спросил Небольсин.
— Как дрались, не до жалости было, а как взяли аул да стали жечь, чего-то вроде стыдно было, вашсокбродь, — негромко ответил Спичугов и, поняв, что Небольсин ждет его дальнейших слов, продолжал: — А как же? Что ж, разе мы не люди? Как поглядел я тогда, вашсокбродь, на детей малых да баб чеченских, пулями да штыками убитых, сумно мне стало. Цельный день потом молчал, слов не находил для разговора, — еще тише сказал Спичугов.
Впереди, там, где шли казачьи дозоры, послышались выстрелы.
— Видать, казаки наши на чечена напоролись. Теперь и нам работа будет, — предположил унтер.
Но скоро все смолкло, и опять тишина серого предутреннего рассвета повисла над встревоженным отрядом.
— Передай «голос» по колонне, что там приключилось? — приказал Небольсин, но оттуда уже передали:
«Короткий привал. Людям не спать и не расходиться».
Потом кто-то из казаков сообщил, что разъезд Желтухина наткнулся на взвод драгун, высланных в обеспечение фланга отходившего отряда Эммануэля.
В темноте драгуны, приняв казаков за чеченцев, обстреляли их и тяжело ранили урядника. Только после пятиминутной пальбы драгуны и червленцы узнали друг друга и соединились возле дороги.
Во время перепалки сбежал чеченец-проводник.
«Короткий» привал затянулся минут на сорок, и люди и кони, утомленные трудным переходом, отдыхали.
Небо все светлело, туман лишь кое-где еще висел на верхушках чинар, с черных гор подул ветерок, земля стала просыхать, а на востоке все шире прорезалась полоска неясного света.
— Слава те господи, дожили до утра, теперь и умирать легше, — крестясь, сказал кто-то из солдат. Другие поснимали мятые, отсыревшие картузы и тоже крестились на чуть-чуть заалевшее небо.
— Под-тя-нись! — разнеслось по колонне.
И через минуту-другую отряд, уже похожий не на табор, а на воинскую часть, двинулся дальше, ведомый взводом драгун.
Часам к восьми батальон встретил совершенно расстроенные роты отряда Эммануэля. Из трех с половиной тысяч вступивших в ауховские леса вернулось 2700 солдат и казаков. Батальоны Тенгинского и Сводного полков потеряли около четырехсот человек убитыми и ранеными. Были брошены два орудия, два фальконета и часть отрядного обоза. К чеченцам попала и фура с личными вещами, провиантом и погребком генерала Эммануэля.
Разбитые части соединились с подошедшими батальонами. Гребенцы и кизлярские казаки заняли охранительные фланги. Три орудия майора Лунева и чудом уцелевшие две пушки отряда Эммануэля открыли огонь по горцам, высыпавшим из леса.
Картечь и свежие солдатские роты, ударившие в штыки на чеченское ополчение, отогнали противника. Но чеченцы снова бросились в кинжалы и шашки. Залп пяти орудий, ружейный огонь спокойно стрелявших рот и конная атака Желтухина, врезавшегося со своими червленцами в толпу пеших горцев, заставили чеченцев бежать. Они ушли в лес, и только изредка какой-либо смельчак постреливал по отряду.
Прошло два часа. Чеченцы не показывались. Стрельба стихла. Казаки беспрепятственно обшарили прибрежный лес, вывели спрятавшихся там солдат из разбитого отряда Эммануэля и вывезли около двадцати раненых.
Солдаты, пережившие разгром и десятки шашечных атак, были нервно напряжены. Гибель товарищей, нелепая смерть друзей, потеря орудий и бестолковое, перешедшее в бегство отступление потрясли их.
Пулло, отлично понимавший состояние разбитых частей, приказал поротно отводить потрепанные батальоны в Грозную, куда срочно увезли Эммануэля. Пуля пробила генералу плечо, и, падая, он сильно зашиб голову. Небольсин так и не увидел незадачливого полководца.
Чеченцы не беспокоили русских. По-видимому, последняя атака обошлась им недешево. Меткая пятиорудийная картечь отрезвила их. Несколько трупов и зеленый значок валялись невдалеке от русской цепи. Когда все стихло, со стороны Мичика показались конные с белым флагом. Они подъехали к наблюдавшим за ними русским, старший проговорил что-то, указывая на валявшиеся трупы.
— Просят отдать им убитых и значок. За убитых дают по одному пленному солдату, — сказал переводчик.
— По два, — коротко ответил Пулло.