Быть подлецом
Шрифт:
– Не одна, так другая, полагаешь ты?
– Нет, - покачал головой Райан, - привязанность избирательна. Любовь, как я понимаю, это именно 'эта и никакая другая'. Но если ты не любим - самоубийство не даст тебе любви. Это не решение проблемы.
Донован слушал разговор молча, но тут, глядя на Райана, не мог не улыбнуться его практицизму. Бреннан заметил его улыбку.
– А вы понимаете самоубийство из-за любви?
Донован опустил глаза.
– Идея самоубийства безбожна, она есть идея безнадежности, это сужение сознания и дурная бесконечность муки и страдания. Преодолеть волю к самоубийству - значит забыть о себе, преодолеть эгоизм, взглянуть
– Донован заметил, как странно смотрит на него Элизабет, но продолжал, - человек переживает муку несчастной любви, сгущается тьма, он видит лишь бесконечность, вечность горя, все осмысленное вытесняется, а он не может выйти из себя, уйти от беды, он погружен в себя. Выйти из себя он может только через убийство себя.
– То есть самоубийца - это человек, погибший при попытке бегства от себя самого? А вы ... могли бы убить себя?
– вопрос Элизабет был задан совсем тихо.
– Нет, - покачал головой Донован, - люди веры, аскеты и творцы, обращенные к иному миру, к вечности, никогда не кончают с собой. Нужно забвение вечности и неба, чтобы возникла мысль о самоубийстве. Для самоубийцы временное становится вечным, подлинно вечное же исчезает, земная жизнь с её утехами для него становится единственной реальностью, и её крах становится крахом всего. Самоубийца совсем не презирает мир, он раб мира.
– Удивительно...- Элизабет подлила чай ему и брату, - а мне казалось, что художник живёт миром, ведь без его красоты ему нечего писать...
Донован улыбнулся. Ему показались вдруг удивительно странными и это чаепитие в доме самоубийц, и сам этот разговор живых о суициде.
– Плох художник, который живёт миром, - ответил он, - для живописи нужны чуткий глаз, твёрдая рука, память о прошлом и связь с истинным Творцом. Уберите одно из этих составляющих - и живописца не будет, будет искаженная, перекошенная, лишенная гармонии живопись. Что до мира...
– Донован усмехнулся, - так ведь я могу писать и свои фантазии.
– Он прав, - кивнул головой Райан, - при этом я тоже вижу в самоубийстве только слабость. Смешно вешаться из-за какой-то мелочи, когда впереди тебя может ожидать нечто действительно страшное. Это упущенный шанс. Как можно какой-то пустяковый житейский эпизод счесть настолько значимым, чтобы позволить ему определять твою жизнь? Это немыслимо. Жизненные коллизии могут быть достаточно сложны и даже беспощадны, но искать душевного покоя у пистолетного дула?
– Не суди по себе, Райан, - нравоучительно заметил Джозеф Бреннан. Джин чуть разморил его, глаза затуманились.
– Мир делится на людей страсти и людей разума, это два разных слоя общества. Все женщины относятся к первому...
– он замолк, услышав, как иронично хмыкнула Элизабет, - а, ну да, ладно, не все, одна из сотни разумна. Среди мужчин же каждый десятый - бесстрастен и руководствуется лишь разумом.
– И это, по-вашему, лучшие из лучших?
– поинтересовался Донован.
– Думаю, да, - ответил Джозеф Бреннан без колебаний, - хоть сам я к ним и не отношусь. Я иногда поступаю импульсивно. Мучаясь бессонницей, поневоле становишься теоретиком самоубийства. Но живой пример - перед вами. Райан никогда не поступал необдуманно, хоть я не вижу в этом его заслуги. Это дар Божий.
– Полно, дядюшка, хватит болтать, - Райан поднялся, -
Мистер Джозеф Бреннан опрокинул в себя остатки джина.
– Сейчас люди Блэкмора вернутся - посмотрим...
– Простите, - остановил его Донован, - а что мистер Хэдфилд мог искать на Дальнем выгоне?
– Смерти, - отчетливо брякнул Джозеф. Лицо его чуть раскраснелось.
– Он прекрасно знал, что в дождь на Дальний выгон пешком не добраться: мы там бывали всегда верхом, по дороге есть участок, идущий по топи. А тут ливень накануне всю ночь шел и на весь день зарядил...
– А у самого мистера Хэдфилда лошадей не было?
– Почему?
– спросил Райан, - его верховая лошадь и гунтер в конюшне.
– Но он пошёл пешком?
– То-то и оно.
– Но что могло случиться? Мистер Хэдфилд ведь не женщина...
– Донован обернулся к Райану, - на него могла повлиять ваша ссора?
Бреннан пожал плечами.
– Это была не ссора. Я обсудил с ним положение дел. Мы не смогли прийти к определенной договоренности. Он прекрасно знал, что я сделаю в этом случае. Во всем остальном - не было ничего неожиданного для него.
– Райан надел шляпу, - если продолжить рассуждения моего дядюшки, мистер Донован, Эдвард был человеком, безусловно, импульсивным, но дураком не был, и едва ли он мог не понимать, что определённые поступки влекут за собой совершенно определённые последствия.
– Донован отметил, что Райан ни разу не сказал, что является, в некотором роде, наследником Хэдфилда. Впрочем, наследство было подлинно иллюзорным.
– А может... поступок Кэтрин повлиял на него?
Райан пожал плечами.
– Не знаю. Я не очень-то могу разобраться в своей душе, мистер Донован, чужие же души и вовсе - потёмки.
Неожиданно робкий голос подал Томас Ревелл, все это время молчавший.
– Мистер Хэдфилд всегда говорил, что от самоубийства многих удерживает лишь страх перед тем, что скажут соседи...
– Я бы сказал, что Нэд был эгоистом, - заявил дядюшка Джозеф, - два дня поисков... Готов согласиться с тем, что он мог ограничить время своего пребывания в этом мире, но зачем воровать моё?
– Эгоистом не хотел бы выглядеть я, - рассмеялся Райан, - иди, отдыхай, Джо, мы управимся сами.
Но мистер Джозеф Бреннан покачал головой. В итоге Бреннаны и Ревелл снова направились на болота.
Однако, они, видимо, не успели добраться туда, как вынуждены были вернуться. Грум Майкл Блэкмор и его люди обнаружили сюртук мистера Хэдфилда - на болотной кочке в середине Сатанинской трясины, багром же подтянули ботинок. Джозеф сомневался, что ботинок принадлежал Эдварду, Райан тоже, но сюртук - сшитый на заказ, синий, с черными бархатными обшлагами и воротником, действительно принадлежал Хэдфилду, его опознали все.
Сомнений больше не оставалось, грум - плечистый мужчина лет тридцати пяти с курчавой головой и цыганскими глазами - заметил, что если он оказался в ливень в Сатанинской трясине - выбраться бы не смог. Оттуда и в сушь не выберешься. Конюх же опознал и ботинок, на нем были царапины от стремян, сам он, Джереми Фаулз, говорил мистеру Хэдфилду, что для верховой езды куда больше подходят сапоги, но мистер Хэдфилд сапоги не любил. Ботинки же его он, Фаулз, естественно запомнил, потому как видел их вблизи. Эти, казалось бы, неопровержимые свидетельства, тем не менее, не убедили мистера Джозефа Бреннана, он полагал, что Эдвард все же мог выбраться. Райан послал людей отдохнуть и просушиться, а затем велел снова обойти топь - теперь с юга.