Быть Вселенной в голове у каждого
Шрифт:
Каникулы нынче начались попозже (машинально благодарю Админа: вроде не за что, но кто его знает), поэтому четвертая четверть будет совсем короткой. Но пишу я вовсе не про это.
У нас обоих замечательное настроение, потому что ЗАВТРА МЫ ГУЛЯЕМ С АНЕЙ. Я говорил, что физически не могу влюбиться в человека, который на два года меня младше? Ну, теперь она младше меня на год (я-старый исчез в пятнадцать и не хочу взрослеть раньше Андрея–младшего, поэтому пока не буду прибавлять себе годы жизни и буду считать себя по–прежнему пятнадцатилетним)… и, надеюсь, у нас с Андреем не случится соперничества. С тех пор, как он (точнее я) отправил ей те три слова, об этом мы не заговаривали.
Итак, завтра мы с ней гуляем. Не думайте ничего, это обычная прогулка. Ничего такого не случится, еще по той жизни знаю. (Хотя тогда мы гуляли еще до того, как…) Но настроение замечательное у обоих. Аня замечательная девочка, Андрею повезло, да и я вовремя подвернулся. Еще раз благодарю Админа (это никогда не лишне, потому что я его в первое время достаточно много и нелестно упоминал). Если ему икается, то простит.
Да уж, за это время (полгода, что ли? быстро время летит!) я серьезно изменился. Снял наконец защитную броню цинизма, стал добрее и уже не бросаюсь на людей. И еще мне перестало все надоедать — появилась куча новых собеседников, новых книг и групп, новых привычек и новое меню (что тоже немаловажно). Наверно, потому я и взъелся на Третьего — я заметил, что когда меняюсь, начинаю нетерпимо относиться к людям с моими старыми недостатками. Снобизм, однако. На пару с интеллектуальным.
P. S. Последний абзац не является концовкой, хотя это и часто бывает так. Конечно, никто не знает, что несет день грядущий, но я учусь быть оптимистом и надеюсь на лучшее.
Запись пятая.
У нас с Андреем жесточайшая депрессия. До конца каникул еще целых три дня, а на новую прогулку с Аней напрашиваться боимся. К тому же ее почти нет онлайн. Мы не в том возрасте, чтобы ревновать, поэтому вместо этого сидим и тоскуем.
В тот раз мы долго гуляли по лесу (десять минут от нашего с Андреем дома, от Аниного — все полчаса), болтали о всякой ерунде и очень хотели, но всячески избегали говорить о самом главном. Да уж, я дожил до пятнадцати, но остался дураком. Поправка: влюбленным дураком. Еще поправка: влюбчивым. Разница? Ноль. Андрею хорошо, ему четырнадцать, у него все в первый раз. А я так и не набрался никакого жизненного опыта. Старший, блин, товарищ.
— Хватит уже самокопанием заниматься! — попросил Андрей. Кажется, я случайно снял пароль. А может быть, от сам снялся давным–давно, очень уж часто это случается. Или не было никакого пароля, просто Андрей нелюбопытный. — Любовь — она такая штука, где никто не виноват. Раньше я только читал о ней, а теперь мечтаю, чтобы она ушла и мы бы смогли стать нормальными друзьями.
— Согласен с тобой, — отвечаю. — Не знаю, когда, но я от тебя заразился. Извини уж…
— Андрей, заткнись уже! Еще раз извинишься, покусаю!
— Из… Ой, пр… Ладно, просто постараюсь это исправить. — Мы некоторое время смеемся, потом к нам возвращается «синдром тупого подростка», как я это в свое время окрестил.
В той жизни, написав эти три слова, я долго хотел после этого написать еще одно письмо, чтобы добиться ясности, но так и не решался. Да уж, надо было там лет до семнадцати пожить, а потом набиваться Андрею в старшие товарищи… Но тогда не факт, что мне бы захотелось переселяться, да и не выдержал бы я там столько.
— Прекрати немедленно! — попросил Андрей. — Можно в принципе ей и напомнить…
— Но только это же некрасиво! — закончили мы в голос. — Ну и пофиг! Она
Часть 3. Душехранитель
Что вам там говорили? Быстро и совсем не больно, так? Так вот, вас надули. К сожалению, я поняла это слишком поздно, когда до земли осталось совсем немного. Эх, дура я была, дура. Зато теперь узнаю, что будет «там».
Самое смешное, что поводов–то никаких не было. Ни несчастной любви, ни предательства, ни даже плохих оценок. То есть три несчастных любви подряд, где–то между ними развод родителей и очень маленькое число друзей меня не сломили, а вместо них это удалось простому любопытству. Знаете, как бывает, когда сидишь за столом, а рядом лежит нож? Сначала начинаешь ковырять что–то на столе, потом свои ногти, потом примеряешься к разным частям руки и уже гадаешь: сможешь ли остановиться вовремя? Так и здесь. Сначала ты просто выходишь на балкон, чтобы немного взбодриться. Потом ты смотришь вниз. Потом ты свешиваешься по пояс. Потом начинаешь, ругаясь на себя последними словами, выжиматься на руках, как будто уже вылезаешь. И в один прекрасный день ты все же перегибаешь палку — и летишь, осознавая, какая же ты дура.
Да, я уже не являюсь жителем Земли. Я где–то… где–то не здесь. Я могу только думать, но ничего не вижу. Меня, кажется, несет куда–то. Продолжение следует.
День начинался как обычно, как говорится, ничто не предвещало. Школа, немногочисленные друзья, дорога домой.
По дороге домой вижу сразу несколько целующихся парочек моего возраста. Сейчас что–то у всех отношения и любовь чуть ли не с детского сада. У меня никого нет, хотя я постоянно влюбляюсь, а иногда так хочется к кому–нибудь прижаться. Но не складывается. Оправдываюсь тем, что в пятнадцать еще рано. Но себя–то не обманешь.
Такие мысли посещают меня каждый одинокий пасмурный день, то есть почти всегда, так что то, что случилось потом, случилось никак не из–за них. Просто иногда в программе моего мозга случаются сбои, точнее, случаются–то они всегда, но обычно они безобидны для меня и окружающих. Но не теперь.
Теперь я вот–вот расплющусь об асфальт. Если честно, не знаю, как я успела столько передумать. Наверно, правда, что перед смертью жизнь проносится перед глазами. А может быть, мы просто недооцениваем скорость мысли.
Дура, дура. Ничего–то в своей жизни не успела. Не то что любовь не нашла, даже школу не окончила, даже с профессией не до конца определилась, даже ни одной книги не написала, только несколько десятков стихов и с полсотни рассказов о том, чего ни у меня, ни еще у кого никогда не было.
Внимание, момент истины. Сейчас я наконец–то узнаю, есть ли Бог и что такое «абсолютное ничто».
И вот, за миллисекунду до встречи с землей я вдруг куда–то исчезла с траектории. «Интересненько! — удивилось подсознание. — Неужто правду говорят, что падающий человек умирает не от падения, а от страха? Но нет, это что–то совсем другое».
Нет, я не исчезла безвозвратно. Бог, увидев меня, только улыбнулся сочувственно и сказал:
— Что, подвело любопытство? — Я не знала, куда деться от стыда. — Придется тебя вернуть, ты слишком важна.
— Только не в мою старую жизнь! — неожиданно вырвалось у меня. — В смысле, наоборот, в нее. О, черт, я запуталась. Ой, простите… Или прости…
Дальнейший мой монолог продолжался мысленно и состоял исключительно из мата.
— Так назад или не назад?