Бытие техники и сингулярность
Шрифт:
Или, к примеру, попытки создать систему коммуникаций при недостаточном грузовом потоке. Попытки создания города при недостаточном населении. Да, возможно замыкание эффекта обратной связи: стоило проложить Транссиб, и поток грузов возник там, где раньше только охотники бегали. Равно как поучительна история становления города вокруг стройки большого собора [8] . Но такой эффект может возникнуть, если имеются предпосылки: люди, рынки, религии.
В «пространстве прогнозирования» переход от чистого объекта к такому же чистому, беспримесному субъекту идет через настоящий веер, павлиний хвост вариантов, через массу промежуточных стадий, когда окружающий мир еще не целиком превратился в объект, и в каких-то проявлениях – определяющая сила, субъект. Да
8
Художественную версию подобной урбанизации можно прочесть в романе «Столпы земли» К. Фоллетта.
Другие субъекты могут воздействовать в самом широком спектре – от случайного пересечения, которое почти неотделимо от статистической погрешности, до практически полного управления, когда лишь необходимость подтверждения чужих советов не дает превратиться в простой исполнительный механизм.
Отстраненное прогнозирование, когда специалист не может повлиять на процессы, соответствует термину «футуролог», в то время как деятельно участвующий в процессе определения будущего автор – это «прогностик». Еще Платон столкнулся с проблемами, когда вообразил себя большим носителем субъектности, чем полагалось заезжему философу – тиран Дионисий продал хитрого «прогностика» в рабство.
Кроме того, субъектность ведь принадлежит не только индивиду и совершенно не обязана проявляться в виде готового плана действий.
Может замкнуться на себя не только человек, не только фанатик, но и большая общность людей. Группа экспертов может представлять единую организацию или социальную прослойку, и потому безо всяких договоренностей воспроизвести одну и ту же ошибку. Коллективный самообман порой случается перед выборами, когда непопулярный в истеблишменте кандидат вдруг занимает первое место вопреки львиной доле прогнозов. Наконец, это заинтересованность гражданина страны в ее дальнейшем процветании, которая проявляется едва ли не на уровне коллективного бессознательного: в стабильном обществе алармистские прогнозы не могут быть хорошим тоном даже при самых мрачных предпосылках. Примером служит реакция немецкого общества на книгу Т. Саррацина «Германия самоликвидируется» [299]: он в острой форме поднял вопросы о нелегальной миграции, демографических изменениях общества и прочих проблемах государства – тираж быстро раскупили, но автору пришлось уйти из совета директоров федерального банка. Если же в обществе, напротив, долгое время сохраняется нестабильность или формируется социальная прослойка, эксплуатирующая упаднические настроения, то прогнозы катастроф и кризисов воспроизводятся даже при сравнительно благоприятной конъюнктуре [9] .
9
Разумеется, такие прогнозы широко используются в политических противостояниях, конкурентной борьбе и т. п. Потому могут создаваться структуры по производству именно таких неблагоприятных прогнозов относительно стран-конкурентов.
Если опираться на общее представление о конкуренции, обеспечении объективной экспертизы и т. п., следует просто тщательней отбирать организации, которым заказываются прогнозы. Но если субъект развития, который выступает заказчиком, настолько велик или настолько всеобъемлюще присутствует в отрасли, занимающейся прогнозами, что подобрать независимого эксперта практически невозможно? Проблема не просто в закрытости и корпоративности, проблема в том идеале, который задается в работах наиболее известных авторов, и воспроизводится с очень большой долей подражания, люди просто не умеют думать иначе11. Монополия позволяет воплотить тот виртуальный идеал, под который формируется категориальный аппарат, институты, образовательные программы и т. п. На этом фоне реальный прогноз оказывается формально неубедительным.
Но чем более крупная организация является объектом прогнозирования, тем острее ее стремление переписать прогнозы под свои интересы – вне зависимости от их истинности. Если перед нами ремесленник, владелец мастерской, то ему остается лишь
С точки зрения техники государство может воспроизводить, распространять некую технологию, норму или даже готовые структуры. Так, Римская империя возвела строительство новых городов в норму – их возводили даже в Сахаре и Британии, хотя местное население там жить не стремилось. Равно как сейчас в Китае есть города-призраки, постройка которых объясняется потребностями рынка и пожеланиями компартии. Интересно, что эта попытка создать организованность на ровном месте – плод коллективного авторства, дитя тенденции.
Любое изобретение имеет шанс пройти через стадию собственного как бы одушевления, когда люди видят в нем решение всех организационных проблем общества. Высшей точкой такой романтизации можно назвать наивный технократизм: людьми правит собственно техника (от инженеров, носителей технического знания вплоть до уникальных всепланетных компьютеров-управленцев). Но тут субъектность вырождается, схлопывается – самоповтор стандартных действий сводит субъекта к растению, к бактерии, которые бесконечно воспроизводятся по программе, заданной в ДНК. Затем следует упадок, как у цивилизации майя, которая вырубила свои леса для постройки культовых пирамид, но без лесов начались засухи, эрозия почвы, и города-государства рухнули от голодных бунтов.
Но чем сложнее будут становиться коллективные субъекты, чем шире распространится Интернет вещей, тем разнообразнее будут проявляться в нашей цивилизации эффекты субъектности вроде самосбывающихся прогнозов.
Случайность+действительность+объект – второе направление перекоса. Эту ситуацию можно описать так: существующие положение дел изучено довольно глубоко, но прогнозы – малореальны. Неизвестность будущего порождает фатализм – завтрашний день все равно определит случай, потому всех интересует день сегодняшний.
Субъекты прогнозирования предпочитают опираться на инерционные модели во всем их разнообразии – просто потому, что они дают возможность хоть какого-то планирования. Историческое время субъекта схлопывается – идет отказ от прогнозирования как решения нетипичной задачи. «Что было, то и будет, и что делалось, то и будет делаться…»
Это картина традиционного общества и образ мысли крестьянина, которому в любом случае надо возделывать знакомое поле, а ограбят его или просто возьмут налоги – дело второе. Так же мыслит биржевой трейдер – он понятия не имеет, сколько будет стоить нефть, однако все приемы спекуляций помнит наизусть.
В проекции на технику это дает чисто количественный рост, работу только на одном уровне развития, на простом воспроизводстве – зачем отвлекаться на качественно новые проекты, если они все равно нерентабельны? Проекты развития или проваливаются, или их успех настолько велик, что не воспринимается как результат работы, но лишь как слепая удача. А после кризиса идет не столько разбор ошибок, попытка реформ, сколько воспроизводство старых схем. Тут примером выступает малый бизнес: с началом любого экономического кризиса деньги кладутся в кубышку, расходы урезаются, а после улучшения конъюнктуры основной целью становится восстановление старого положения дел. Так восстанавливались все кривые улочки сгоревших средневековых городов: вместо того чтобы решить массу застарелых логистических проблем, погорельцы возводили новые дома на прежних местах. Идет своего рода «биологизация» техники – подчинение разума циклам развития.
Необходимость + возможность (как непознанная действительность) + объект. В самой общей форме это подгонка действительности под некую установленную, неизменяемую модель, и если факты начинают противоречить, то тем хуже для них.
Если вспоминать концепцию Импре Лакатоса, то здесь торжествует отрицательная эвристика теории: когда в прошлом успешная, давшая много реальных открытий теория начинает противоречить новым экспериментам, ученые какое-то время предпринимают попытки замаскировать, сгладить это противоречие.