Бывшая для мажора. Она не уйдет

Чикина Елена

«Ты, я и наш малыш», «…настоящую тебя могу полюбить только я», «Я не могу тебя забыть», отозвались терпкой болью слова, произнесенные нежным шепотом.

Но тут неожиданно для самой себя… я рассмеялась.

– Третьяков, не трать зря слова, - дернула головой, избегая его прикосновения.
– Ты ненавидишь и презираешь меня… и поверь, это взаимно! Зачем ты мне?

Темные огни в его глазах зажглись еще ярче, и поняла, что снова сделала это. Оттолкнула его в ответ на признание в любви, как отталкивала всякий раз, как он говорил мне о своих чувствах.

«Но Давид всегда говорил

мне о них не вовремя. По пьяни, в пылу наших сражений. И сейчас - смешивая слова нежности с оскорблениями!», поспорила я с собой.

Но тут поняла, что по сути дело было не в том, как и когда он говорил мне о любви, а в том… что его признания каждый раз заставляли меня чувствовать себя слабой и ранимой. Все эти годы я не могла простить Давиду, что в тот единственный раз, когда я сказала ему, что люблю, он оттолкнул меня. Но разве все это время я не делала то же самое?

Когда-то давно, когда мы учились в школе, мы не смогли признаться друг другу в своих чувствах. Не одновременно. Мы упустили свой шанс? Или все-таки нет?

Может, он был прав? Может, дело было не в отсутствии доверия между нами? Возможно, быть вместе нам мешал наш общий недостаток - то, что мы оба боялись подпустить кого-то слишком близко к себе? Упрямо боялись проиграть… и потому оба проигрывали, каждый день продолжали проигрывать?

Но я так и не успела подумать над этим.

– Ника, неужели ты всерьез думаешь, что я хотел полюбить… такую, как ты?
– красивое, до боли знакомое лицо Давида Третьякова исказилось от отвращения.

Такую, как я. Такую лживую бессовестную потаскуху, как я.

Наконец, вырвавшись из его рук, я бросилась к выходу из кампуса.

Глава 16. Вызов

– Стой, Ларина!
– Третьяков догнал меня уже у ворот.

Я не стала снова повторять, что теперь я Ринальди, не стала кричать, чтобы он не трогал меня и не заговаривал со мной. Вообще ничего не стала говорить.

– Ты не услышала ничего из того, о чем я говорил?
– в его тоне была та же страстная убежденность, которая загипнотизировала меня в начале этого разговора.

По-прежнему не отвечая, не оборачиваясь, я перебежала на другую сторону улицы. Мимо, гудя, проехал автомобиль - я чудом не попала под его колеса.

Снова очень быстро преодолев расстояние между нами, Давид сжал мою руку выше локтя.

– Мы оба так и не смогли забыть друг друга. Я больше не боюсь говорить об этом. А ты молчишь, потому что знаешь, что я прав.

– Мне нечего тебе сказать!

– Черт… Скажи мне правду!
– мажор грубо встряхнул меня, попытался повернуть лицом к себе.
– Ты врешь, блин, постоянно. В тот раз случайно проговорилась, что забеременела, а потом кое-как попыталась вывернуться и сказала про аборт. Гадкая ложь, Ларина, удар ниже пояса!
– его голос дрогнул.
– Ты родила сына, а отцу навешала лапши, что от него. Но я не такой дурак, как остальные, чтобы тебе верить. И представь себе… я уже успел поговорить о тебе со своим отцом.

Невольно я снова замедлила шаг. Рядом с нами в обе стороны шли прохожие - они наталкивались на нас, вставших посреди потока, но нам было не до них.

– Представляешь, он даже не знал, что ты была моей одноклассницей! Что ты дочь Павла Тучина, его старого приятеля. А ведь в свое время он сам рассказывал мне занятные байки про твою мамашу и ее похождения. Яблочко от яблоньки, а, Ларина?
– жестко, через силу усмехнулся мажор.
– Скажешь, ты не знала, что тот тест ДНК, который сделал отец, не достоверен? А я твоим бесстыжим глазам понял, что знала. По тому, как ты смутилась, покраснела, встала в позу.

Я догадывалась, что веду себя немного неестественно, когда вру, как и все люди - но большинство знакомых совсем этого не замечало. По лицу моей подруги Евы, например, всегда можно было читать, как по книге. Со мной было не так. Моя мама, учителя и даже Альдо, никто и никогда не ловил меня на вранье.

Но наверное, Третьяков был не таким, как большинство. Возможно он, и правда, слишком хорошо меня изучил?

– Отец платил алименты на чужого ребенка, способствовал твоей карьере. Даже сделал предложение, не имея, блин, ни малейшего понятия, кому он его делает. Были у меня мачехи, которые тупо пользовались отцом, его деньгами и связями, но ты, Ларина… ты переплюнула их всех!

– Ты ему сказал?
– наконец, обернулась к Давиду.

– Пока я ничего никому не говорил. Думаешь, стоит? Он считает тебя образцовой матерью - так мне и сказал по телефону. Его было несложно впечатлить. Любая мало-мальски заботливая мать была бы в этом смысле лучше моей матери. Но меня впечатлить будет труднее.

Его лицо стало каменным, и он произнес слова, которых внутренне я давно ожидала:

– Я хочу видеться с сыном. Хочу быть частью его жизни. Хочу, чтобы он был частью моей. И я имею на это право, Ника.

***

Минуту я судорожно размышляла, что мне ответить на это. Снова попытаться убедить его, что Паша не его ребенок? Но он просто снова не поверит мне. Наверное, Давид просто хотел, чтобы это был его малыш, и потому видел меня насквозь.

Если я откажу ему, мажор найдет способ все сделать по-своему.

Но я просто не смогу. Не смогу представить Давида моему сыну, даже как его старшего брата, которым он считается! Впустить его в свой мир, значило окончательно и бесповоротно превратить его в минное поле. А Паша?.. Он так привязан к Игорю, он любит его, всегда ждет новой встречи с ним. Бежит к нему на своих еще по-младенчески маленьких ножках с писком «папа!». Что… да как Третьяков себе это представляет?!

Да кто он вообще такой, почему позволяет себе судить о том, какая я мать?!

– Только через мой труп!

– Ларина, ты не поняла. Это не просьба!

Он знает, что загнал меня в угол…

– Я все прекрасно поняла. Если я не соглашусь, ты обо всем расскажешь отцу, поссоришь меня с мужем… и так далее, и так далее.

– Уверена, что хочешь этого?
– прищурил глаза.

– Уверена в том, чего я не хочу. Не хочу видеть тебя рядом со своим ребенком! В моей жизни было немало взлетов и падений. Я все выдержала, и выдержу еще больше, если будет нужно. Я говорила - у моего сына уже есть отец. Тебе захотелось поиграть в семью? Но ведь ты даже не знаешь, что такое семья!