Бывшие. Мне не больно
Шрифт:
— Елена Николаевна, откуда можно позвонить?
— Так со стационарного. У нас вышка завалилась пару месяцев назад, а починить никак не могут. Ураган сильный был, так мы теперь, как древние люди — телеграммы друг другу шлем.
Сжимаю зубы, чтобы не ляпнуть дурость, о том, что Елена Николаевна наверняка реально когда-то отправляла эти самые телеграммы. Возраст все-таки…
— Можно сходить на холм, — Мария прикусывает губу. — Там ловит. Я покажу.
— Не надо! — слишком спешно.
Неловкая пауза разрывается
— Елена Николаевна, там Львовну на скорой привезли! Подозрение на инфаркт!
— Да как же так! — взмахивает врач руками.
— Маргарита Львовна? — переспрашиваю я. — О ней речь?
— Вы знакомы? — спрашивает та на бегу.
— Вчера познакомились.
Забегаем в приемный покой, где лежит бабушка Тани, а рядом трясется девушка, причитая. Замираю в дверях.
— Все в порядке, ложная тревога, — констатирует врач, снимая перчатки.
— Ох и напугала ты нас, бабушка! — теперь уже рыжая хватается за сердце.
Непонятно, кого нас, потому что матери Тани здесь нет. Возвращаюсь в коридор и сажусь на лавочку. Через несколько минут из палаты выходит вполне себе бодрая Львовна под руку с Таней.
— Как вы? — подрываюсь с места.
— О, Славочка, и ты тут! — воркует. — Кризис миновал.
— Угу, — бурчит Татьяна, — у меня вообще подозрения насчет правдивости твоего приступа. Уж слишком все зрелищно было!
— Вот доживешь до моего возраста… — и подмигивает мне.
Ну дела… Давлю улыбку.
— Славочка, подвезете меня домой?
— С удовольствием! А вы не знаете, откуда позвонить можно?
— Вот высадишь меня и с Танюшкой на холм пройдетесь. — Коварная женщина Маргарита Львовна.
Оставляем бабушку дома и идем пешком по улице.
— Может, на машине?
— Не проедем, — рыжая уверенно шагает вперед. — Да и недалеко тут.
Покорно иду за ней.
— Тань, я в город сегодня еду. Поехали со мной?
Кусает губу, идет, не поднимая взгляда от земли. Ожидаю, что пошлет меня, но она удивляет:
— Вообще-то, мне уже пора возвращаться. Загостилась. Да и в рваных джинсах ехать не хочется. Если тебе не сложно, я бы с удовольствием поехала с тобой. Следующий автобус только завтра вечером.
— Отлично, — не верю своему счастью. — Тогда сейчас позвоним, и я через часик заеду, да?
— Угу, — обнимает себя.
Взбираемся наверх. Оглядываюсь. Засматриваюсь окружающей красотой. С небольшой вершины виден пруд, окруженный лесом, поле, усеянное мелкими цветами. Колоритно тут у них.
— Красиво, — втягиваю воздух.
— Еще как, — улыбается, разглядывая панораму деревни.
Достаю телефон и звоню бате, отчитываюсь.
Обратно идем в молчании. Таня немного сторонится меня, но я не настаиваю. Понял уже, что нахрапом нельзя. Тут надо аккуратно. Расходимся, обронив друг другу короткие фразы. Через час я приезжаю к дому
Из дома выходят женщины. Мама Тани отчитывает бабушку:
— Иди в дом, я сама провожу Татьяну. Мам, тебе отдыхать надо!
— В гробу отдохну!
— Бабуль, может послушаешь маму? — добавляет Таня жалобно.
Затем бросает короткий взгляд на маму, но та смотрит куда угодно, но не на дочь. У меня подгорает почему-то.
— Славочка, возьми, — бабушка протягивает пакет. — Там малинка, варенье и огурчики соленые.
— Спасибо, — с радостью принимаю дары.
— Пока, бабуль, — первой Таня тянется к бабушке, они крепко обнимаются.
Маргарита Львовна крестит на дорожку внучку. Следом Таня нерешительно, буквально на секунду, замирает, а после тянется к своей матери. Распахивает для нее объятия, целует в щеку. Ангелина Викторовна оставляет короткий, какой-то смазанный поцелуй и хлопает дочку по рукам, как бы говоря, что довольно объятий. Но Таня продолжает крепко обнимать ее.
— Ну все, хватит, — звучит как-то резко голос матери рыжей.
Отворачиваюсь. Не могу я на это смотреть. И влезть не могу — нельзя пока мне, не моя территория. Но как, блядь, на это можно равнодушно смотреть?!
Садимся в тачку. Трогаемся. Смотрю в зеркало заднего вида: бабушка крестит нашу отъезжающую машину. Фигуры матери не видно, я едва улавливаю ее спину, скрывающуюся во дворе.
Таня всхлипывает. Раз. Еще раз.
Господи, девочка, как боль твою забрать-то?! Нахожу ее руку и сжимаю ее.
Глава 27. Знаешь, моя душа рваная — вся в тебе
Таня
Вливаюсь в свою неприметную жизнь. Все то же: съемки, обработка фото. Славу не видела уже несколько недель. Он у нас снова укатил в далекие дали. И мне грустно.
Мысль о том, что я, в общем-то, скучаю по нему чисто по-женски, прижилась и пустила корни. Ладно, надо быть взрослой девочкой и смотреть фактам в глаза.
Он звонит. Так часто, как может, с учетом разных часовых поясов и расстояния больше чем в пять тысяч километров. Часто рассказывает мне о том, что видит. О природе, немного об особенностях быта местного населения. Грозится, что в следующий раз возьмет меня с собой, чтобы я тут не скучала. А ведь я скучаю.
Потому что каждый день все чаще ловлю себя на мысли, что все не то — не мое, не про меня. Чужое оно мне. Получается так, да. Но разве это говорит о том, что все сделано с душой? Сонька горит — это видно. Димка ее поддерживает во всех начинаниях, и та чувствует опору и поддержку, летает…
А я лишь голову с земли поднимаю и в небо смотрю, понимая: все не то…
Тушу сигарету и кривлюсь. Бросать надо, не дело это. Беру со стола трезвонящий телефон.
— Привет, Сонь, — здороваюсь с подругой.