Цацики и любовь

Нильсон Мони

— Твоя мама права, — ответила Мамаша. — Ведь она ходит на работу.

— Да, только папа говорит, что это не мужское занятие. Он считает, что помогать должна Карин. А Карин отказывается, потому что хочет все время тусоваться с друзьями. Тогда папа начинает орать на Карин, а Карин орет на него, а потом начинает реветь и запирается в туалете. А туалет у нас один. Вчера мне пришлось идти на улицу и писать на клумбу. Не очень-то это приятно.

— Вот это да! — восхитился Цацики. — У нас тоже так будет, когда мы станем настоящей семьей?

— Вряд

ли, — усомнилась Мамаша. — У нас два туалета, к тому же Йоран всегда всё убирает.

— Да… — проговорил Пер Хаммар. — Но Йоран не считается, он ведь еще у вас и булочки печет.

Они спали в домике под потолком. К счастью, Пер Хаммар перестал писаться по ночам. И Мамаша, и сам Пер Хаммар были очень этому рады. Мамаше не нужно было лишний раз стирать простыни, а Пер Хаммар мог, наконец, расслабиться. Раньше он боялся у кого-либо ночевать, кроме как у Цацики.

— Ура! — радовался Пер Хаммар. — Теперь-то мы точно взрослые! Долой мокрые простыни! Да здравствуют скейт и девчонки!

Девчонки ладно, но со скейтбордом у Цацики дело обстояло плохо. Несколько дней Пер Хаммар учил его кататься. Они тренировались там, где не было других скейтеров. Цацики не хотел, чтобы кто-то видел, что у него не получается. Лучше уж он вовсе не будет заниматься тем, что ему не дается.

Пер Хаммар, наоборот, тренировался как заведенный, пока не добивался своего. Когда на физкультуре или на переменах они делились на команды, одноклассники всегда выбирали его первым.

Цацики всегда выбирали последним. Ему было стыдно. Мамаша могла сколько угодно уверять его, что это не главное и что он умеет много чего другого. Но танцы были не в счет. Даже наоборот.

— Зато с девчонками у тебя всё в порядке, — утешал его Пер Хаммар. — А скоро ты и на доске научишься.

Пер Хаммар уже умел делать олли и разные флипы. Олли, прыжок на доске, — это основа всего, говорил он. Цацики попробовал прыгнуть, но разбил локоть и коленки. Доска укатилась на дорогу и врезалась в припаркованную машину, так что заорала сигнализация. На всю Паркгатан.

На улицу вышел Стиг, консьерж из соседнего дома, и пригрозил, что заберет у Пера Хаммара доску.

— Еще чего, — хихикнул Пер Хаммар. — Не имеете права!

Пер Хаммар всегда хихикал, когда нервничал, но Стиг об этом не знал и потому рассердился еще сильнее.

— Хулиганье! — заорал он. — Проклятое хулиганье! Из-за таких, как вы, люди на улицу выходить боятся!

Вот это да. Неужели они уже такие большие, что люди их боятся? Слышать это было даже немного приятно.

Цацики не удержался и взглянул на свое отражение в окне, но выглядел он точно так же, как прежде. Ничего устрашающего в нем не было.

— Она стоит тыщу крон! — в отчаянии закричал Пер Хаммар, когда Стиг взял его доску под мышку и скрылся в подъезде. — Родители меня убьют.

— Не волнуйся, Йоран заберет ее, когда вернется с работы, — успокоил его Цацики. — Пошли лучше поиграем.

— А

как по-твоему, в четвертом классе еще можно играть в «Лего»? — спросил Пер Хаммар позже, когда они сидели у Цацики в комнате. — Потому что бросать я точно не собираюсь, — добавил он, пристрелив одного из человечков Цацики. — «Плеймобиля» это тоже касается.

— Мы можем об этом никому не говорить, — предложил Цацики.

— Точно, — обрадовался Пер Хаммар. — Пусть это будет детской тайной кровных братьев.

Новые правила

Был первый школьный день, и они спешили на перекличку. Когда они шли через парк Крунуберг, Мамаша взяла Цацики за руку. Цацики высвободил руку и спрятал ее в карман.

— Ого, — сказала Мамаша. — Тебя уже и за руку нельзя взять?

— Нет, нельзя, — ответил Цацики и пнул ногой камешек, да с такой силой, что голуби испуганно взлетели в воздух. — Я уже большой.

— Ясно, — проговорила Мамаша, и в ее голосе зазвучали обида и разочарование. — Значит, теперь у нас новые правила, да?

— Yes, — сказал Цацики. — Я же теперь в четвертом классе, сама понимаешь…

— Понимаю, но, боюсь, иногда я буду об этом забывать.

Вдруг она накинулась на Цацики — крепко обняла его и поцеловала влажными губами в нос.

— Отстань, — взмолился Цацики и пугливо посмотрел по сторонам, нет ли кого рядом.

Но, к счастью, на дорожке они были одни, их никто не видел. Даже пьяниц на пьяной лавочке не было.

— Ой, прости, забыла, — рассмеялась Мамаша. — Мне просто так захотелось тебя обнять.

Беременные, видимо, очень любят обниматься. С тех пор как Цацики вернулся домой, Мамаша проходу ему не давала. Она целовала и обнимала его и все время хотела быть с ним. Но у Цацики были свои дела. Такие, в которые мамаш не допускают. Мамаше это не нравилось.

— Может, лучше полежишь? — предлагал Цацики, когда они с Пером Хаммаром собирались в парк или на школьный двор проверить, нет ли там Элин и Сары, и Мамаша порывалась пойти с ними. Элин и Сару они так ни разу и не встретили, хотя летом Пер Хаммар не раз видел, как они катаются на роликах.

— Нет, — отвечала Мамаша. — Я уже належалась.

— Все равно с нами нельзя, — говорил Цацики, стараясь подавить в себе угрызения совести.

Укладывать Цацики вечером — это пожалуйста. Полежать с ним рядом и почитать. Почесать спинку и поболтать в темноте. Это мамы умеют лучше всех.

— Только никому не рассказывай, — просил Цацики. — А то меня будут дразнить.

— Ерунда какая, — говорила Мамаша. — Поверь мне, большинство детей в твоем возрасте любят, чтобы им почесали спинку перед сном. Думаешь, в десять лет человек уже взрослый?