Царь Дмитрий - самозванец

Эрлих Генрих Владимирович

Многие из русских служили прежнему Самозванцу и знали его в лицо, тем не менее они приветствовали-Самозванца нового, желая продолжения смуты и грабежей. Простые же жители городов русских заблуждались невольно, сбитые с толку пышными царскими одеждами Самозванца и его молодцеватой посадкой в седле. Во всем остальном второй Самозванец разительно отличался от первого, был свиреп, груб, корыстолюбив, склонен к неумеренному питию и непристрастен к делу военному, был неумен, хотя и знал твердо Священное Писание и говорил свободно по-русски и по-польски, памятуя ошибки первого Самозванца, являл показную набожность, приверженность православным обрядам и русским обычаям, при этом читал талмуд и похвалялся тайным знани-

^ЦЧlbЙ2Й?
–

ем. Цомня судьбу своего предшественника и не обладая его смелостью, был подозрителен и осторожен, никогда не ложился спать дважды в одном месте, бродил переодевшись по лагерю, прячась в тени у костров, слушал, что русские ратники меж собой говорят, или к палаткам ляхов подкрадывался и тоже слушал.

[1608 г.]

Самозванец зимовал в Орле, умножая свои силы, и по весне двинулся к Москве. Апреля 13-го под Волховом он встретил семидесятитысячную царскую рать под водительством князя Дмитрия Шуйского и разбил ее наголову. Боярин Иван Никитич Романов, собрав остатки войска, встал на Ходынском поле под Москвой, бился упорно, спася столицу от казавшегося неминуемым падения.

Самозванец отошел и июня 1 -го встал у села Тушина, в излучине рек Москвы и Сходни, где дорогу водную пересекал тракт на Смоленск. Вскоре временный стан превратился в подобие города. Наверху стоял большой дом, украшенный высоким коньком, резными столбами и наличниками, гордо именуемый дворцом царским. Чуть пониже стояло два ряда таких же новых изб, заметно меньших. Вторая улица была вплотную заставлена добротными просторными шатрами поляков. Следующий ряд шатров был попроще, а еще ниже стояли обычные шалаши да навесы для лошадей. В самом же низу, на берегу Москвы-реки, раскинулся торг, который занимал место не меньше всего лагеря. На торгу имелось несколько площадей, соединенных достаточно широкими улицами, плотно заставленными новыми деревянным постройками, лавками купеческими и кабаками. Бунтовщики именовали Тушино своей столицей, по нему же второго Самозванца для отличия от первого прозвали Тушинским вором.

Желая удалить от Самозванца самую многочисленную и опасную часть его войска, Василий Шуйский призвал к себе послов короля Сигизмунда, которые прибыли для переговоров о судьбе польских заложников и несколько месяцев обретались в Москве без дела. Он поспешил заключить с ним мир-

ный договор, по которому, в частности, король Сигизмунд должен был приказать всем своим подданным, без его ведома и разрешения поступившим на службу к Самозванцу, немедленно вернуться домой, а Шуйский обязался освободить всех ляхов, включая Марину, воеводу Мнишека и послов польских, и дать им все необходимое для безопасного путешествия до границы. Еще этим договором предписывалось воеводе Мнишеку не называть нового обманщика своим зятем и не выдавать за него свою дочь, Марине же запрещалось именоваться и писаться царицей Московскою.

Для сопровождения поляков в Ярославль был прислан многочисленный отряд под командой князя Долгорукого. У Белой медленно двигавшийся поезд был взят в клещи отрядами панов Валавского и Зборовского. Марине и Юрию Мнишеку вручили послания Самозванца, который звал их разделить с ним бремя и радости власти. Мнишеки ни минуты не сомневались и отправились в Тушино, остальные же ляхи, истомившиеся в плену, в сопровождении отряда князя Долгорукого свободно продолжили путь к границе.

Так Василий Шуйский честно исполнил свою часть договора с поляками, король же Сигизмунд не захотел или не смог исполнить свою. Он издал указ соответствующий, но ни один из шляхтичей не вернулся на родину. Более того, в Тушино продолжали притекать сонмы поляков, самым знаменитым из них был Ян-Петр Сапега, староста Усвятский, двоюродный племянник великого гетмана литовского, который привел с собой семь тысяч всадников.

Самозванец приобрел, пусть и с осложнениями, еще одно оружие, стоившее целого полка, — честолюбивую и деятельную Марину. Встречу второго Самозванца с его мифической супругой под самым Тушином, в одной версте, постарались обставить так же, как встречу первого Самозванца с матерью: скачка галопом навстречу приближающейся карете, прилюдные объятия на дороге, затем долгая беседа в раскинутом на холме шатре. Нарушила церемонию Марина, узрев отталкивающую внешность того, кто именовал себя ее супругом, она поспешила удалиться в ближайший Саввино-Сторожевский монастырь в Звенигороде. Но тщеславие вкупе с настойчивыми уговорами отца, которому Самозванец обещал новую владетельную грамоту на Смоленск и триста тысяч рублей в придачу, сделали свое дело, Марина дала согласие признать Самозванца своим чудесно спасшимся венценосным супругом и разделить с ним трон, но без исполнения прочих обязанностей супружеских. После тайного венчания по католическому обряду через пять дней, сентября 1 -го, состоялся торжественный въезд Марины в ее новую столицу, все, как в предыдущий раз: открытая золотая карета, грохот пушек, войска, стоящие вдоль дороги и приветствующие радостными криками свою царицу, блеск доспехов и драгоценных камней, щедро усыпающих одежду и оружие, кавалькада из самых знатных польских панов, бояре, склоняющиеся в низком поклоне. Только все было воровским, и царь, и столица, и бояре, и драгоценности! На этот раз Марина лицедействовала весьма искусно, вызвав умиление поляков своей цветущей красотой и показной нежностью к новообретенному супругу. Ее же поспешный отъезд в монастырь после первой встречи был представлен как богомолье, это благочестие притворное было благосклонно принято русскими ратниками.

Не имея сил и решимости взять Москву, Самозванец продолжал разорять окрестные земли Русские. На север отправился большой отряд поляков под командой Сапеги и Лисовского. В него входили собственный полк Сапеги при 20 пушках, полк Бунавского, 100 конных, сотня пехоты голубой, 120 конных пятигорцев под командой Дзавалтовского, пана Мирского 100 конных, пана Колецкого 150 конных, две хоругви пехоты красной по 2 50, полк гусаров под двумя хоругвями, 250 конных, шесть тысяч русских ратников Лисовского, полк Яроша Стравинского, 300 конных копейщиков, полк Марка Валамовского, 700 конных, полк казаков, полк пана Микулинского, 700 конных копейщиков — в общей сложности более 25 тысяч человек. Им вдогонку Василий Шуйский послал 50-тысячную рать во главе с князем Иваном Шуйским. С ходу смяли прикрытие заднее и разделали под орех. Поляки едва успели хоругви свои в поле в порядке поставить, но русские так ударили, что правое крыло смяли, левое растоптали, все пушки забрали, один лишь Ян Сапега, раненный пулей в лицо, сражался в центре, как лев. Ударил раз, второй, на третий дрогнули русские ратники и побежали.

Перед поляками открылся путь на север, и сентября 23-го они встали на Клементьевском поле напротив Троице-Сер-гиевой Лавры. Монастырь был укреплен изрядно, вокруг шла стена каменная в полторы версты длиной, а высотой где в пять, а где и в десять саженей, в три яруса, для подошвенного, среднего и верхнего боя, да двенадцать башен, а на стенах девяносто пушек. Внутри тысяча стрельцов стояла под командой воевод славных, князя Григория Долгорукого и Алексея Голохвастова, к ним около тысячи монахов, да мужики посадские и деревенские, что в монастыре укрылись при известии о приближении поляков. С юга и запада монастырь был окружен прудами да болотами, а с востока — густым лесом. Много раз приступали поляки к монастырю, с октября 3-го шесть недель без перерыву палили из шестидесяти шести пушек, стараясь разрушить стены каменные, но вотще.

Тогда поляки перешли к тихому облежанию, Сапега же с Лисовским, взяв отряды большие, отправились дальше. В короткое время были заняты Углич, Кострома, Галич, Вологда, Суздаль, Владимир, Шуя, Кинешма, Белозерск, Переславль-За-лесский, Ярославль, жители которых не помышляли о сопротивлении и распахивали ворота городские. Один лишь Ростов, где сидел достославный митрополит Филарет, затворился, так что пришлось Сапеге устраивать форменный штурм города. Но пуще стен жители ростовские берегли главную свою святыню — митрополита Филарета, и, окруженные врагами со всех сторон, увлекли его в храм Успения и там заперлись, угрожая взорвать себя вместе с храмом. Но поляки обманом ворвались в храм, схватили Филарета, сорвали с него ризы святительские, клобук и епитрахиль, одели в рубище, в крестьянский армяк, татарскую меховую шапку да старые казацкие сапоги, бросили в телегу и отвезли в Тушино. Там Филарет за стойкость свою претерпел многие унижения, Самозванец угрозами старался заставить его принять посох патри-

Царь Димитрий — самозванец?

арцдш, и Филарет в конце концов согласился, уповая на то, что только так он сможет сдерживать нечестивцев и пробуждать совесть заблудших.

Василий Шуйский, потерявший большую часть войска и утративший веру в оставшихся, решил пригласить наемников европейских, памятуя, как те честно сражались в войске Бориса Годунова. Предложение встречное не заставило себя долго ждать, шведский король Карл, дядя короля Сигизмунда, похитивший у него корону шведскую, предложил Шуйскому свое войско в помощь, пять тысяч человек. Шуйский принял предложение, чему способствовала утрата Пскова, Ивангорода и Орешка, присягнувших Самозванцу. Для подписания договора Шуйский нарядил молодого воеводу князя Михаила Скопина-Шуйского, которому надлежало, получив в свое распоряжение рать иноземную, пробиться с ней в Москву, по возможности возвратив под власть царя Василия все города и земли, что попадутся им по дороге. Наказ дяди князь Скопин-Шуйский выполнил почти полностью и даже с блеском, но что за воинство вел он за собой! Среди пяти тысяч ратников, трех тысяч конных и двух тысяч пеших, которые обязался предоставить лукавый король Карл, оказалось совсем немного шведов, а все больше французов, англичан, шотландцев, голландцев. Число их быстро возросло, рассказывают, тысяч до пятнадцати, за счет разных искателей приключений и легкой наживы. Впоследствии большинство из них, убоявшись трудностей похода и не дождавшись обещанных денег, вернулись домой, так что уже на дальних подступах к Москве под знаменами Шуйского сражалось лишь несколько сотен истинных шведов во главе с Яковом Делагарди, сыном давнего и заклятого врага нашего.