Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
[1609 г.]
Несколько месяцев сохранялось зыбкое равновесие, Самозванец не мог взять Москву, Шуйский не мог вернуть города утраченные, поляки вместе с воровскими казаками грабили земли Русские, князь Михаил Скопин-Шуйский собирал рать иноземную и медленно двигался к Москве. Держава рас-
кололась, и у каждого обломка была своя столица, свой царь и свой патриарх.
В Тушино везли возами меха и шелка, камни драгоценные и доспехи искусные, вцно и оружие, соль и пряности, гнали табуны лошадей и тучные стада, за все в Тушине платили щедро, и Самозванец с двором своим, и поляки, и казаки, которые счет деньгам не знают. Там же был большой торг вещами, награбленными в других городах. Москва же голодала, цена на пшеницу и рожь доходила до семи рублей за четверть, чего не бывало даже во времена царя Бориса Годунова, при неурожае трехлетием.
Впрочем, многие находили в соседстве двух столиц большое удобство. Воеводы, дьяки, даже и бояре постоянно ездили в Тушино, многие действительно переходили на службу к Самозванцу, другие же только обещали, брали жалованье вперед, усаживались за стол пиршественный, а проспавшись на следующее утро, спешили обратно ко двору царя Василия Шуйского. Они не винились за задуманное предательство, даже похвалялись тем жалованьем, которое им пообещал Самозванец, и требовали у Шуйского большего за сохранение верности. Было таких вельмож столь много, что для них особое название придумали — перелеты.
На смену боевым действиям пришли измены, интриги, заговоры. Бояре московские обманывали Шуйского изъявлениями преданности, сами же осматривались в поисках лучшего царя. Многие из них были согласны принять даже Самозванца, вступали с ним в переговоры тайные, требуя лишь удаления поляков и сохранения их власти и прежних обычаев. Другие мыслили лишь о свержении Шуйского. Попытокта-ких было предпринято несколько, самая громкая случилась февраля 17-го. Заговорщики во главе с князем Романом Гагариным и воеводой Григорием Сумбуловым, не мудрствуя лукаво, решили в точности повторить тот переворот, что в свое время сам Шуйский устроил. Собравшись числом около трех сотен, они кинули клич к народу московскому, призвали на Красную площадь к месту Лобному бояр, притащили силой патриарха Гермогена и предложили сему подобию Собора
низложить Шуйского. Народ встретил предложение угрюмым молчанием, бояре в негодовании удалились, один князь Василий Голицын, вероятно, заранее предупрежденный о перевороте, остался, лишь Гермоген кипятился, сильный духом, а более не терпевший насилия над собой, он, не сходя с места, проклял заговорщиков. Тогда те ворвались в Кремль и устремились к дворцу царскому, но Шуйский, извещенный о бунте, легко отбился. Заговорщики, видя свою неудачу, спокойно разошлись по домам, Гагарин с Сумбуловым в Тушино отъехали, и князь Василий Голицын, пожав плечами, отправился на свое подворье, а вечером... пировал с Шуйским.
То же происходило и в Тушинском стане. Уже в январе, не дождавшись обещанных денег, покинул Тушино воевода Юрий Мнишек, даже не благословив дочь на прощание, а по возвращении в Польшу громко объявил правду о втором Самозванце. Потом начали роптать и остальные поляки, они требовали решительного штурма Москвы и скорейшего окончания войны, чтобы они могли, наконец, насладиться результатами победы и заняться обживанием поместий, щедро пожалованных им Самозванцем. С каждым днем поведение поляков становилось все более наглым и непочтительным, князь Рожинский позволял себе тыкать государю и даже поднимать на него руку, а пан Тышкевич в присутствии многих шляхтичей назвал его обманщиком. Между собой поляки решили действовать по собственному разумению, не обращая более внимания на приказы Самозванца, самого же его окружили столь плотной опекой, что это больше походило на домашний арест.
Все изменилось осенью. Король Сигизмунд, возмущенный союзом Шуйского со шведами и ободренный легкостью, с которой самостийные польские отряды берут для Самозванца один русский город за другим, во главе своей армии ступил на Русскую Землю. Мнил он, что перед регулярной королевской армией города русские склонятся с еще большей готовностью, и, завидуя славе великого короля Батория, грезил превзойти его подвиги. Коварно нарушив мирный договор, заключенный с царем Василием Шуйским, король Сигизмунд
устремился к Смоленску. Город этот был заново отстроен и укреплен в правление Бориса Годунова. Стоящий на высоких холмах, он устремлялся еще выше куполами храмов своих и башнями крепости. Опоясывала его стена кирпичная толщиной в три сажени, а высотой в иных местах до семи. Тридцать восемь башен, круглых и квадратных, стояли твердынями неприступными, расстояние между ними было около двухсот саженей, а общая длина стены крепостной превышала семь верст. Воистину перл драгоценнейший в ожерелье городов русских! Вот только стояло там в то время всего пять тысяч стрельцов во главе с воеводой славным Иваном Михайловичем Шеиным, что в было в несколько раз меньше армии королевской. Несмотря на это, город не спешил распахнуть ворота перед королем польским, более полутора лет отбивая многочисленные приступы. Чего только не делал король Сигиз-мунд: рыл подкопы и взрывал стены, бросался на штурм, морил город голодом в осаде, писал прельстительные письма и жителям, и ратникам, и отдельно воеводе Шеину — крепость стояла неколебимо. На Руси шли битвы междоусобные, в Москве менялась власть, уж не было того, кому присягу приносили, — ратники стояли насмерть.
Более других вторжением армии короля Сигизмунда озаботились поляки, состоявшие на службе у Самозванца! Едва до Тушина дошла весть о походе короля, поляки созвали коло и нарядили послов к королю Сигизмунду с требованием отступиться от стен Смоленска и вернуться обратно в Польшу. Они опасались, что король похитит у них плоды их побед! Но военное счастье уже отвернулось и от поляков, и от Самозванца. Сапега все стоял под Троице-Сергиевой Лаврой, целый год отражавшей яростные приступы, а с севера уже приближался князь Михаил Скопин-Шуйский, который потрепал знатно отряд Сапеги и в конце сентября занял Александрову Слободу. Полки Самозванца, возглавляемые гетманом Рожинским, атаманом Заруцким, боярами-изменниками, пошли на решительный штурм Москвы, но воевода славный боярин Иван Никитич Романов приступ отбил и отогнал поляков за Ходынку, взяв семьсот пленных.
В этих обстоятельствах тушинские поляки согласились в декабре принять послов короля польского. Переговоры вел гетман Рожинский, даже не поставивший Самозванца в известность о прибытии послов. Не надеясь отговорить короля Сигизмунда от продолжения похода, гетман принялся торговаться, требовал два миллиона злотых за переход на сторону короля, сохранения пожалованных Самозванцем поместий, для видимости требовал и выделения Самозванцу с Мариной достойного их царского достоинства удела, Пскова с окрестными землями. Но Самозванец чутьем воровским понял, что сподвижники недавние готовы при необходимости выдать его королю польскому, и вот декабря 29-го Самозванец бежал из Тушина. Обстоятельства его побега темны, потому что в ту ночь никто более не покидал границ лагеря, позднее рассказывали, что он скрылся, спрятавшись под кучей мусора на крестьянских дровнях.
Исчезновение Самозванца вызвало волнения в Тушине. Сначала говорили о бегстве царя, затем о его ранении, потом и о гибели. Всю ночь не стихали крики в лагере, а на рассвете толпы поляков и казаков приступили к дворцу царскому с громкими призывами к Димитрию явить себя народу. Казалось, еще немного и они ворвутся во дворец, чтобы самим удостовериться в справедливости слухов. Пришлось Марине выйти на крыльцо и объявить, что государь отъехал, но скоро обратится к ним с воззванием. Пока же призвала всех успокоиться и разойтись по домам. Толпа отхлынула, но не успокоилась. Раздался крик, что царицу тоже держат в неведении, что царь пленен и содержится под стражей, указывали и на главного злодея, на гетмана войска, князя Рожинского. Пан Тышкевич, еще недавно обвинявший царя в обмане, теперь во главе своего отряда бросился на штурм подворья князя. Дело дошло до стрельбы, но в конце концов решили выслушать гетмана, тот вышел и поклялся, что царя нет в его доме, ни живого, ни мертвого. Последнее слово утвердило воинство в мысли, что царя уже нет в живых. Принялись искать тело, дотошно обыскивая весь лагерь. Не миновали даже обоза послов польских, перерыли все, разграбили, но тела не нашли.