Царь Дмитрий - самозванец
Шрифт:
Я подозвал Николая и тихо отдал ему необходимые распоряжения. Назавтра в Тушине меня уже не было.
Глава 9
Три таинственных исчезновения
[1608—1610 гг.]
Во второй раз я поехал в Тушино через год с лишним, следующей зимой. Нет, приглашали меня часто, и Димитрий, и Марина особенно, и даже Федор Романов, нареченный таки Патриархом Всея Руси, хотя епархии, находящиеся на подвластной Шуйскому территории, это не приняли, так что теперь в державе нашей всего было в избытке: и царей, и столиц, и патриархов.
Да, приглашали часто, но не призывали — я это очень тонко чувствую. Коли нет нужды
Чем занимался? Болел понемножку, больше от безделья и сидения в четырех стенах, хандрил от одиночества, потому что, как я уже говорил, в державе нашей всякой твари было по паре, только я был один как перст. А еще пытался я разобраться, что же происходит в нашем государстве. Не разобрался.
Скажете, что тяжело мне было это сделать, потому что не имел я тогда касательства к делам государственным, не мог знать, что происходит в отдаленных землях нашей необъятной державы, не видел договоров, которые заключали Димитрий или Василий Шуйский с другими государями. Это, конечно, так, но все ваши возражения я легко отобью по пунктам, как ритор искусный.
Первое. Для того чтобы в делах государственных разбираться, мне никогда никакие должности и звания не требова-
лись, тем более сейчас, с моим-то накопленным десятилетиями опытом — скольких царей пережил и каких царей! — и связями. Меня же каждая собака в Кремле знала, никто никогда не мог мне ни в чем отказать, благо я снисходил до просьб счита-ное число раз в жизни, думаю, что даже Василий Шуйский с готовностью открыл бы мне свою душу, если бы у меня возникло вдруг странное желание заглянуть в эту клоаку.
Второе. В отдаленных землях как раз ничего и не происходило, вся смута клубилась на относительно маленьком, по сравнению с размерами державы, пятачке вокруг Москвы, на добром коне да по хорошей дороге в четыре, много пять дней ты попадал в места незамутненные. Люди и ездили туда-сюда, а я не ленился расспрашивать обо всем увиденном каждого встречного и поперечного, и боярина, и купца, и сотника стрелецкого, и даже казака простого, и все услышанное в тетрадочку особую записывал не для потомков, а для собственной памяти. Мог бы я эту тетрадочку сюда переписать, да боюсь вас утомить и еще больше запутать, так что положу-ка я ее рядышком, а вам перескажу самое главное, лучше сказать, самое верное, недаром я потратил столько времени, чтобы отделить несколько зерен правды от вороха плевел.
Наконец, третье, о договорах тайных. Договора — что? Договора — бумага, я всегда смотрю на действия, на результаты. А по ним выходило, что ни один из договоров не был исполнен даже наполовину, так что и говорить не о чем. Да и знал я все об этих договорах, по крайней мере о тех, что утверждались Думой боярской, в Москве заседавшей. У меня для этого, как вы помните, свои тайные ходы имелись.
Ладно, согласитесь вы, в пылу битвы действительно тяжело разобраться в происходящем, даже если наблюдать битву со стороны, но утихнет шторм, улягутся волны, осядет пена, вот тогда все и прояснится, все тайное станет явным: восстановится истинный ход событий и разрозненные обрывки сложатся в картину, пусть неприглядную, но целостную. Ничего не прояснится! Ничего не сложится! Точнее говоря, сложится, да не так! А еще точнее — не так сложат.
Как основные документы времен опричнины пропали в
дыму и пламени, так и нынешние исчезнут, уже почти все исчезли. Никому правда о тех годах не нужна, ибо многие были замараны предательством и душегубством, истинных же героев было немного. Но истинные суровы и молчаливы, зато те, другие, лукавы и крикливы. Вот пишу я сейчас свою историю, а неподалеку другие перья скрипят, эти сказания потомки и увидят и примут их за свидетельства истинные. Я в свое время расскажу вам немного об этом, о том, что сам видел и знаю.
А еще останется множество повестей разных иностранцев, что в те годы на Руси обретались. А иностранец разве ж правду напишет?! Они же все державу нашу ненавидят из-за страха своего многовекового. Даже лучшие из них в былые мирные времена такие благоглупости о Руси писали, что и обиды не вызывали, только смех. Но то были люди солидные, послы, миссионеры, купцы богатые, а в Смуту Русь наводнили разбойники и проходимцы. Но уверяю вас, что историки будущие именно на их свидетельства и будут ссылаться, потому что наших будет мало — не любит русский человек попусту бумагу переводить, зато иностранцы льют чернила по поводу и без повода, лишь бы ум свой суетный показать и имя увековечить на обложке книги. И еще потому на нащи документы будут мало ссылаться, что многое в них будет казаться непонятным, сколько ни вырывай листов, сколько ни подчищай и ни вписывай других имен и дат, сколько ни переписывай заново, а ростки правды все равно будут пробиваться сквозь панцирь даже самых лживых измышлений. И ростки эти будут волновать и требовать своего объяснения, ведь нельзя же просто так отмахнуться от слов православного человека. С иностранцами проще. «Тут ошибся по незнанию, здесь соврал злонамеренно, а вот это — факт истинный», — станет говорить историк будущий. А факт этот отличен от других только тем, что он именно этому историку нравится и удобно ложится в канву его повествования. А уж остальные примутся переписывать его из книги в книгу, ссылаясь на мнение авторитетное и посему не подлежащее сомнению.
Что-то я заболтался. Пора к делу переходить, но тут одна загвоздка имеется: как же мне рассказывать о событиях во всей их последовательности, если я в этих событиях так и не разобрался. Я так не умею. Посему расскажу только то, что понял, бессвязная правда лучше гладкой лжи.
Перво-наперво, кто с кем воевал. Сейчас ляхов во всем обвиняют, говорят, что они главные заводчики и участники этой смуты, они, и только они, Русь разорили, даже Димитрия особо ругательно не поминают, разве что как куклу в руках польских. Это понятно, мы сейчас с Польшей в войне, а на врага всегда всех собак вешают. Да и во все времена во всех бедах, свалившихся на его дом, человек винит злокозненного соседа, лишь бы не признавать собственных ошибок и своей вины.
Не в поляках дело! Да и нельзя их всех одной меркой мерить, очень разные люди среди них были. Наемников мы в расчет не берем, у них отечества нет. Попадались искатели приключений, более или менее благородные, типа Петра Са-пеги, и совсем неблагородные, типа упоминавшегося пана Лисовского. Было много таких, кому стало неуютно или тесно в Польше, они не хотели служить Сигизмунду, государю, низкому душой и происхождением, и отдали свои сердца и сабли Димитрию, обещавшему величие империи. Так испокон веку бывало, знатные господа свободно переходили от одного государя к другому, это право отъезда только на моей памяти и с большим трудом изжили. Новых подданных государи принимали с почетом и жаловали поместьями в соответствии с их знатностью, вспомните хотя бы князя Андрея Курбского. Или вот князья Мстиславские, появились на Руси из Литвы чуть больше века назад, а как высоко взлетели, сколько десятилетий Думу боярскую возглавляли и были первыми воеводами. И почитали их за русских князей, а то, что они Гедиминовичи, только прибавляло им мест. Я так понимаю, что и князь Роман Рожинский, тоже Гедиминович, встал под знамя Димитрия в надежде занять столь же высокое положение. Всех этих поляков, что пришли вслед за Димитрием, сколь бы разными они ни были, объединяло одно — они связали судьбу с царем Московским, с Русью, были они подданными великой Русской державы, а значит — русскими. Вот сейчас корят Димитрия за то, сколь щедро он жаловал поляков поместьями на Руси, стыдливо замалчивая, что жаловал он подданных своих, а царь Русский по закону обязан дать слуге своему поместье, чтобы было тому с чего служить. Но на это можно не обращать внимания — лжи ушат! Удивительно, что Василий Шуйский в свое время этого не понял. Помните тот договор, что он с королем Сигизмундом заключил: Шуйский отпускал всех поляков из русского плена, а Сигизмунд обязывался призвать на родину всех поляков, что у Димитрия служили. Что ж, призвал, ни один не вернулся, кто им был король польский?
Но и Сигизмунд ничего не понял, даже после столь оскорбительного ответа. На исходе третьего года Смуты, видя, как самостийные польские отряды с легкостью берут для Димитрия один русский город за другим, он вознамерился откусить кусочек чужого пирога, пока хозяева между собой дерутся. Мнил он, что перед регулярной королевской армией города русские склонятся с еще большей готовностью, и, завидуя славе великого в памяти поляков короля Батория, грезил превзойти его подвиги. Коварно нарушив мирный договор, заключенный с царем Василием Шуйским, ранней осенью король Сигизмунд во главе своей армии ступил на Русскую землю и устремился к Смоленску. Я уж рассказывал вам о Смоленске — твердыня неприступная, сверкающий алмаз в сонме городов русских! Вот только стояло там в то время всего пять тысяч стрельцов во главе с воеводой славным, Иваном Михайловичем Шеиным, который, конечно, один стоил пяти тысяч ратников, но как ни складывай, все равно маловато выходило против армии королевской. Несмотря на это, город не спешил распахнуть ворота перед королем польским, более того, шесть смельчаков среди бела дня переплыли на лодке Днепр, прокрались к шатру Сигизмунда, свернули знамя королевское и благополучно привезли его обратно в Смоленск. Да, любят русские люди хорошую шутку, а уж по части воровства... На ходу подметки срежут! Чего только ни делал Сигизмунд, рыл