Царь-кукла
Шрифт:
Его мать приехала только через час. К тому времени Капралов уже кое-что знал о Денисовой семье. Впрочем, кое-что он знал и раньше: его отец, Леонид Шестаков, сын адмирала и внук академика, выбрав политику, добился, несмотря на столь требовательную генеалогию, известности большей, чем оба предка вместе взятые.
Капралов и раньше встречал влиятельных сумасшедших, вернее, сумасшедших родственников влиятельных людей, поскольку сами влиятельные сумасшедшие при верно поставленном диагнозе быстро теряли свое влияние, но политики и их близкие ему еще не попадались. Такие скелеты они предпочитали хранить не в шкафу, а в сейфе. Вероятно, для некоторых безумие даже было конкурентным преимуществом.
После звонка домофона Денис не проронил ни слова. Он поднялся, аккуратно пододвинул стул к столу и прошел в прихожую.
На пороге стояла стройная дама с ухоженным как английский газон лицом. В легком пальто цвета тропического песка, с копной блестящих каштановых волос она украсила бы собою фойе отеля «Four seasons». Позади нее задумчиво разглядывал стену мужчина в кожаной куртке. Денис попрощался, зачем-то поцеловал мать и ушел с мужчиной в машину, а Капралов с Ниной Петровной остались наедине.
— Спасибо, что сразу позвонили, Лука Романович. Ситуация немного странная, и, наверное, я должна извиниться. Денис пошел в бассейн, мы уже три часа его ищем. Обычно я всегда знаю, где он.
— Да, ситуация необычная, — покивал Капралов. — Но вам не за что извиняться. Он не сделал ничего плохого.
— Разумеется, не сделал. И надеюсь, не очень вам помешал. Встреча с настоящим писателем несомненно пойдет ему на пользу.
Она говорила не спеша, аккуратно отвешивая каждое слово — будто оно несет в себе смысла больше, чем должно; так говорит человек, которому не нужно торопиться из опасения, что его перебьют.
— Да нет, Нина Петровна, он совсем не помешал. Наоборот, мы неплохо поболтали. О политике, о телевидении. О литературе, правда, не успели. Только, вы знаете… — Капралов замялся. Обычно он не испытывал затруднений при беседе с родственниками пациентов, но Денис не был его пациентом. — Вы знаете, у Дениса…
— Он показался вам необычным, не так ли?
Нина Петровна многозначительно улыбнулась одной стороной рта. Люди ее круга имели привычку держать остальных на таком расстоянии, что слова становились бесполезны, вместо них в ход шли сигналы вроде семафорной азбуки.
Не дожидаясь ответа, она сделала шаг в сторону двери. Мгновенье Капралов колебался, не ответить ли такой же прощальной улыбкой, но долг перевесил.
— Понимаете, Нина Петровна, дело в том, что я психиатр.
Нина Петровна едва заметно вздрогнула и отвела взгляд. Капралов успел заметить в ее глазах такую знакомую смесь боли и стыда.
— Мне кажется, мальчику нужен…
— Я знаю, что вы хотите сказать! — перебила она. — Поверьте, я ценю ваше участие, но Денис получает всю необходимую помощь. — Она слегка прищурилась и добавила, понизив голос: — Уверена, нет нужды говорить, что мы с Леонидом Сергеевичем рассчитываем на вашу профессиональную деликатность. Еще раз большое спасибо. До свидания.
— Да-да, разумеется, до свидания, — пробормотал Капралов.
Закрыв за ней дверь, он пожалел, что не пишет рассказов: более практичный писатель на его месте пустил бы события этого дня в дело, а может, даже придумал еще пару мизансцен, добавил диалогов и междометий и наскреб бы на повесть. Например, молодой бунтарь приходит к искушенному мыслителю набраться жизненного опыта, но понимает, что искушенные мыслители знают о жизни не больше его и что главное их искусство — искусно это скрывать.
Он вспомнил, что так и не выпил кофе, но пощупал желчный пузырь и решил, что уже не стоит.
3
— Лука Романович? — отрывисто спросила у него девушка с заколотыми в пучок волосами. Согнутой в локте рукой она грациозно, как клатч из змеиной кожи, прижимала к себе голубую пластиковую папку.
— Пройдемте в гардероб, Лука Романович! — не дожидаясь ответа, рассеянно сказала она, развернулась на каблуках и добавила через плечо: — Леонид Сергеевич вас ждет.
Конечно, Капралов не забыл про субботнюю встречу, но был уверен, что больше из семьи Шестаковых никого не увидит. Сперва он решил, что звонок Леонида Сергеевича это излишняя дань вежливости, иначе говоря — причуда важного человека, но просьба захватить психиатрические тесты и таблицы удивила. С горечью уяснив, что Шестаков позвонил психиатру, а не знаменитому писателю, он посоветовал прислать Дениса к себе в клинику или хотя бы на кафедру, где числился доцентом, но получил нелогичный ответ, что им надо сперва поговорить. И вот теперь он стоял в ярко освещенной весенним солнцем приемной перед двумя секретаршами, ругая себя, что пришел.
Несколько дней назад Денис сказал, что Капралов не разделяет больных и здоровых, точнее, нормальных и ненормальных. Мальчик подразумевал комплимент, но в устах любого из капраловских коллег они стали бы обвинением в профнепригодности.
Со студенческих лет Капралова мучили сомненья — что такое знания, как ни набор штампов? И не означают ли глубокие знания лишь большой набор штампов? Иногда он жалел, что не промахнулся на пару сантиметров и не стал стоматологом. Каждый раз, ставя диагноз, он чувствовал, что выносит приговор. В такие минуты он убеждал себя, что если не сможет помочь пациенту, все равно окажет услугу обществу, и как четки перебирал доказательства.
Кому понравится, думал он, получить лопатой по башке от соседа, уверенного, что им управляют по радио? Или если другой сосед в преддверии конца света взорвет дом, пустив газ? А кто не боится религиозных фанатиков? Такие больные долго оставались без диагноза. Даже врача кротость, доброта и цитаты из священных книг могли ввести в заблуждение. Мало кто решался трогать божьего человека, пока тот не выкалывал глаза своей матери, чтобы изгнать из нее бесов.
И все же Капралов был осторожен. Он давно убедился, что для большинства нормальность это лишь предсказуемость; он же не видел в эксцентричности ничего ненормального. Денис был прав, в двух словах он выразил то, до чего Капралов доходил много лет: все имеют право на презумпцию полноценности.