Царь-кукла
Шрифт:
«Пасха, — провозгласил он, уцепившись взглядом за телесуфлер, — это главный праздник всех христиан. Православным же повезло особенно: накануне Светлого воскресенья в Храме гроба Господня в Иерусалиме возгорается Благодатный огонь! Вы можете видеть, как верующие умываются им, не рискуя обжечься».
Капралову нестерпимо захотелось кофе. Он выключил телевизор, метко опустил ноги в тапки и окинул взглядом отражение в гардеробе. Все было на месте — и свалявшиеся за время сна светлые волосы, и немного оттопыренные уши, и тело, не атлетическое, но и не такое, чтобы о нем много размышлять. Внешность у Капралова
Он отвернулся от зеркала и уже предвкушал благодатный обжигающий глоток, но обстоятельства, стечение которых началось задолго до его пробуждения, распорядились иначе. «Спартак» чемпион, та-та-та-та та-та, снова зазвенел звонок.
На пороге стоял высокий, очень худой парень. В правой руке он держал не до конца сложенный автоматический зонт. Писатель отметил неброскую, но дорогую одежду (в такой равнодушные к цене люди демонстрируют равнодушие к моде); темные вьющиеся волосы; правильные, но мелкие черты лица. А психиатр заметил еще кое-что — взгляд, неуловимый, как нитевидный пульс. Казалось, юноша сосредоточенно что-то читает с одному ему видимого суфлера.
Гость вхолостую пожевал губами и произнес:
— Лука Романович, я пришел к вам.
Ошибки быть не могло, вряд ли во всем городе сыскался бы еще один Лука Романович; отвага родителей до сих пор вызывала у Капралова восхищение. Да и у парня в левой руке была его собственная, капраловская книжка. Та самая, в которой гардеробщица обретала любовь и покой.
На дом к нему за автографом еще не приходили. Капралов встречался с читателями на книжных ярмарках и в книжных магазинах и знал, что при стопроцентной грамотности населения книги читают очень разные люди; а то, что люди бывают очень разными, он знал еще со студенческих времен, с первого дня практики в дурдоме. В глубине души он, конечно, надеялся, что молодому человеку нужен всего лишь автограф, однако трезво оценивал свою популярность, а потому смотрел на него не столько глазами польщенного автора, сколько опытного врача.
— Я знаю, вы написали это для меня! — подтвердил тот худшие опасения психиатра. Писателя же покоробило слово «это», произнесенное, впрочем, с должным пиететом.
Он протянул Капралову вторую часть похождений гардеробщицы.
— Я с удовольствием тебе ее подпишу! — нетерпеливо воскликнул Капралов, словно на площадке толпилась еще дюжина библиофилов.
— Спасибо, но я пришел не за этим! — выпалил гость. — Я хочу рассказать вам одну важную вещь! Точнее, не одну, но только вам дано меня понять.
Капралов почувствовал, как сырым сквозняком из раскрытого на лестнице окна в квартиру потянуло табачный дым, оставшийся от соседа. Площадка между пролетами ему была не видна, и он с беспокойством подумал, не слушает ли тот и сейчас этот странный
— С удовольствием тебя выслушаю, — сказал он, переступив с ноги на ногу, — но позволь сперва узнать, сколько тебе лет?
— Шестнадцать.
— Очень хорошо. А твои родители в курсе, где ты?
— Они ничего не знают, потому что ничего не видят и не слышат. Все делают вид, что внимательно слушают, но на самом деле готовы слышать только то, что хотят!
Личная эпоха великих психологических открытий вступила у молодого человека в решающую стадию: похоже, он вплотную подобрался к открытию Америки.
Капралов несколько секунд смотрел на него, размышляя. Где-то наверху хлопнула дверь, и послышались приближающиеся голоса.
— Как тебя зовут? — спросил он.
— Денис.
— О’кей, Денис, предлагаю компромисс, — торопливо сказал Капралов. — Я сейчас позвоню твоим родителям, а пока они будут ехать, ты расскажешь свою важную вещь. Согласен?
Мальчик окинул хозяина равнодушным взглядом и шагнул в квартиру. В прихожей он достал телефон, потыкал в него пальцем и сказал:
— Мам, это я. Да, да. Все нормально! Подожди! Сейчас с тобой будут говорить.
Он протянул телефон хозяину, и тот, сбиваясь, объяснил ситуацию и продиктовал адрес.
Они прошли на кухню. Кофе Капралов предлагать не стал.
— Вашу книгу мне велела прочитать Наталья Николавна, — развязно сообщил Денис, когда они сели за большой гладко оструганный стол, на котором стояли ноутбук, принтер, валялись бумаги в кофейных кругах.
— Сам я, вообще-то, больше люблю классиков, но они все умерли. — Он пошарил по лицу хозяина своим бегающим взглядом и нехотя добавил: — Наталья Николавна хочет мне помочь. И вам тоже. Это она мне сказала сюда прийти.
— И мне тоже… — на манер стенографистки повторил Капралов. — Она твоя учительница?
— Нет, просто знакомая…
— Вот как? А она объяснила, почему ты должен со мною встретиться?
— Потому что вы не делите людей на нормальных и ненормальных. Вы не такой, как другие врачи. Они бесчувственные, а вы хотите разобраться и понять.
Он выставил перед собой продолжение капраловского шедевра с гардеробщицей в свадебном платье на обложке.
— Вы ведь не считаете ее сумасшедшей, правда? Она просто не такая как все, да?
Капралов осторожно кивнул. Он не стал сообщать, где в настоящее время находится и чем занимается его не такая как все героиня.
Денис помолчал, побарабанил пальцами по столу и вдруг, не прикрывая рта, зевнул.
— Понимаете, — сказал он с вызовом, — я слышу то, чего не слышат другие.
«О боже, так я и знал!» — мысленно воскликнул писатель, но ничего не сказал; сейчас говорил психиатр:
— Так-так!
Денис же снова замолчал, вероятно, ожидая услышать какую-нибудь привычную ложь вроде «у каждого есть талант» или «это всего лишь твоя особенность», но Капралов лишь улыбнулся, не размыкая губ, и слегка склонил голову набок.
Денису пришлось продолжать.
— Ваша Катюша, — так на самом деле звали героиню романа, — она одинока, но не потому, что плохая. Она ведь просто не годится для этого мира, да? Ее никто не понимает потому, что она чудная. Ведь это с вами она начала новую жизнь?