Царь-кукла
Шрифт:
— Нет!
— А остальных?
— Никого.
— А если я скажу, что тоже ничего не помню, передумаешь?
— Конечно, нет! А ты правда ничего не помнишь?
— Правда.
— Похоже, вы в тупике… — участливо заметил Штыков.
— Может, есть подозрения, кто это сделал?
— Да.
— Да?!
— Но я не могу сказать, я дал слово.
— Кому?
— Это то, что я не могу сказать.
— Так-так-так… А ты не говори. Давай сделаем по-другому. Я
Капралов подался вперед.
— Это Профессор?
Толян не реагировал.
— Пантелеймон Никанорович? Шахноза? Господи… Это Раиса?
— Нет.
— Как же быть? Ты же сам сказал… Зачем? Что я должен сделать, чтобы узнать?
— Я не тебе сказал.
— А кому?
— Подожди, Лу! — остановила его Елена Константиновна. — Похоже, ты не там смотришь.
— Где не там?
— Ты с ними провел слишком много времени. У тебя глаз замылился. Анатолий, это не Раиса, не Пантелеймон Никанорович, не Шахноза и не Профессор, так?
Толян кивнул.
— Но ты все равно подозреваешь кого-то из своих, так?
Толян молчал.
— Ох, — закатил глаза Капралов, — какой же я кретин…
— Это кто-то, про кого мы еще не знаем, так?
Глаза Толяна заблестели, и он резко отвернулся. Вдруг что-то неуловимо изменилось в его осанке, он приподнял подбородок, повернул голову вместе с плечами и сказал, манерно растягивая слова:
— Он обращался не к вам, а ко мне, чтобы я сам решил. Толик обещал, что не выдаст, и не выдал. А вы хотели с него начать. Какой же вы бессердечный, Лука Романович!
— А это еще кто?! — затряс головой Михаил Африканович.
— Ш-ш-ш… — подняла указательный палец Елена Константиновна. — Вы нам представитесь?
Незнакомец набрал воздуха и произнес с расстановкой:
— Я — Гей.
— В… в каком смысле? — растерянно переспросил Капралов.
— В том самом.
Некоторое время все молчали, усваивая услышанное. Первым подал голос Михаил Африканович:
— Наверно, вам очень удобно в женском теле?
— Что вы несете! — фыркнул Гей. — Я мужчина!
— Но почему вы так долго скрывались? — спросил Капралов.
— А как вы думаете? — Он медленно обвел зрителей взглядом и еще выше задрал подбородок. — Но сегодня я сделал каминг-аут! Вам не понять, как много это значит! Ни от кого не скрываться, не притворяться кем-то другим! Теперь я могу быть самим собой! Да, я люблю мужчин! И что? Мужчин, мужчин, мужчин! Съели?
— Да никто и не… — начала Елена Константиновна, но Гей не унимался:
— Я даже могу пойти в гей-клуб!
— Не уверен, что это понравится вашим… э-э-э… коллегам, — заметил Михаил Африканович.
— Ничего! Я не собираюсь это делать часто! Я же терплю, когда Профессор ходит на коммунистические собрания или Пантелеймон Никанорович смотрит порнуху в интернете.
— Профессор, Пантелеймон Никанорович, этого вы мне не говорили… — удивленно пробормотал Капралов.
— Потому что вас это не касается! — отрезал Пантелеймон Никанорович.
— Это нужно отпраздновать! — воскликнул Гей. — Светочка!
Из-за двери вышла Светлана.
— Принесите нам шампанского! Мы будем пить шампанское и кружиться!
— Вам, наверно, нелегко было решиться? — участливо спросила Елена Константиновна.
— Я давно собирался. Однажды почти собрался, но вышел этот закон о пропаганде, и я передумал.
— А это-то тут причем? — удивился Михаил Африканович.
— Ну как же! Закон о пропаганде гомосексуализма среди несовершеннолетних. У нас ведь Толян. Я боялся, что мое признание сочтут пропагандой, и продолжал скрываться. Знаете, каково это, когда вокруг тебя кипит жизнь, а ты будто и не существуешь…
— А я вот недавно была в Голландии… — задумчиво начала Елена Константиновна.
— Не надо сравнивать! — перебил Пантелеймон Никанорович. — Их волнует мнение потомков, а нас — предков.
— Светочка! — встрепенулся Гей. — Где же наше шампанское?
В салоне появилась Светлана с подносом. Все взяли по фужеру, лишь Елена Константиновна улыбнулась и покачала головой.
— И что теперь? — спросил Михаил Африканович.
— Что «что теперь»?
— Что вы теперь будете делать?
— То же, что и до этого. Зато я знаю, чего больше не буду — притворяться. Лука Романович, скажете тост? Желательно за меня.
— Да, да, конечно… Я рад, что вы нашли в себе мужество… вернее, решились на этот шаг. Желаю, чтобы вы больше не были одиноки.
— Спасибо!
Они чокнулись. Гей повернулся к Елене Константиновне, задержал фужер на уровне глаз и залпом выпил.
— А вас это не шокирует? — обратился он к Михаилу Африкановичу. — Ладно, они психиатры, но про вас я думал…
На лице Штыкова расползлась снисходительная улыбка.
— А что вы думали? Что я, пи… геев не видал, что ли? Я в военном училище учился, у нас там всякое бывало. Это теперь у вас каминг-ауты. А в мое время и слов таких не знали. Однажды один курсант, как сейчас помню, Леха его звали, высокий такой, с волосатыми ногами… мы с ним пошли…
— Не надо, пожалуйста, это лишнее, — вмешалась Елена Константиновна.
— Ну, не надо, так не надо.
— А почему вы передумали? — спросил Капралов. — В смысле — решились? Боялись, что узнает Толян, но открылись ему…