Царь нигилистов 2
Шрифт:
— «Ижицу» пишут в некоторых словах, — сказал царь. — Например, миро, синод, ипостась.
— Значит, везде заменяем на «и», — резюмировал Саша. — То есть моя реформа русской орографии состоит из четырех пунктов. Первое: вместо «ять» везде писать «е». Второе: «еры» на концах слов не писать вовсе. Третье: вместо «и десятеричного» везде писать «и восьмеричное». Четвертое: вместо «ижицы» везде писать «и».
— Все? — спросил папа.
— По орфографии — да, — кивнул Саша.
— Саша, ты представляешь, каких затрат это потребует? Все учебники переписать, все книги перепечатать, всех учителей переучить, все документы перевести на новую орфографию. А для этого переучить всех чиновников.
— Это ничего не потребует, — возразил Саша. — Никаких дополнительных знаний и умений. Четыре пункта запомнить может каждый идиот. Никакие старые книги не нужно перепечатывать, они понятны. И никакие документы переписывать. Просто для начала разрешить писать в новой орфографии по желанию. И перевести обучение на новую орфографию. И новые книги печатать по-новому. Лет за двадцать перейдем. У нас не пожар.
— Вот это верно! — заметил царь. — Не главная задача. Сейчас на это нет времени.
— Я понимаю, — кивнул Саша. — Конечно, освобождение крестьян важнее. Но у Петра Великого как-то и на гражданский шрифт время находилось.
— Ладно, — сказал папа, — давай договоримся так: ты пишешь мне записку про твою орфографическую реформу, и когда ты получаешь у Грота первую пятерку за диктант на «ять», я отдаю твою записку на отзывы в Министерство народного просвещения и Академию наук.
— О, Боже! — воскликнул Саша. — Опять эта бюрократия! Нужна же только политическая воля. Не думаю, что Петр Первый кому-то свои проекты на отзыв отдавал.
— Отдавал, — возразил царь. — Он был достаточно умным человеком для того, чтобы не считать себя знатоком всех наук.
— Хорошо, — вздохнул Саша. — Договорились.
— Это все проекты на сегодня? — поинтересовался царь.
— Нет, конечно! — сказал Саша.
— У него еще по физике три, — усмехнулся Никса.
— Никса, я всегда знал, что ты — гений, — польстил Саша.
— Физика? — удивился папа.
— Не совсем, — возразил Саша. — Нам надо перейти на метрическую систему мер и весов.
— Заимствовать у французов?
— Да! Килограмм, метр, секунда. И их производные.
— Это потребует еще больших затрат, — предположил царь.
— Зато стократ окупится. Вместо нашего бардака с пудами, фунтами, золотниками, саженями и аршинами. Эти две архаичные системы: орфография с «ять» и отечественная система мер тормозят развитие страны не меньше крепостного права.
— Преувеличиваешь, — сказал папа.
— Ненамного. Так мне писать записку?
— Пиши. Рассмотрю. После пятерки по физике.
— Договорились, — кивнул Саша.
— Все? — спросил папа.
— Нет, — сказал Саша.
— Еще один глобальный проект?
Глава 24
— Нет, — успокоил Саша, — не такой глобальный, всего лишь замечание к нашей программе.
Никса посмотрел с любопытством. Володя насторожился.
— Я считаю, что нам надо вернуть русскую историю, — сказал Саша. — Не чужая ведь нам страна.
Никса усмехнулся. Володька тяжко вздохнул.
— У вас и так много занятий, — заметила мама.
— Можно только мне, у меня нет всеобщей истории и географии России на немецком. Первое я еще могу понять. Немецкую географию я бы тоже понял. Совершенно необходимый для нас предмет: надо же Вюртемберг от Гессена отличать. С другой стороны, зачем, если нет русской истории?
— Август Федорович не считает русскую историю достойной изучения, — заметила мама, урожденная Гессенская принцесса.
— А он ее знает? — поинтересовался Саша.
— Итак, Саша, ты считаешь, что вам надо вернуть русскую историю и географию России читать по-русски? — спросил царь.
— Да, папа, все верно. География России по-немецки — это полный абсурд. Ведь все названия русские.
— Вам надо совершенствоваться в немецком, — сказала мама.
— Я посоветуюсь с Зиновьевым, — пообещал папа.
И перевел разговор на другую тему.
— В понедельник мы переезжаем в Царское село, — сказал он. — В Петергофе уже холодно. Мы и так на месяц задержались.
Про то, что царская семья ведет кочевой образ жизни, Саша уже знал. Собственно, Зимний дворец действительно был зимним: там жили с конца ноября по март. В апреле семейство переезжало в Царское село, в мае-июне — в Петергоф, а в августе — снова в Царское село. И где-то между переездами могли еще смотаться за границу, в Финляндию, в Москву или по монастырям — на богомолье.
— Совсем не холодно, — возразил Саша. — Я только освоился тут. Наконец-то знаю, где что. Где Сосновый дом, где капелла, где море, где библиотека. В Царском селе мне придется вспоминать все сначала!
— Подуют ветры с мора, — сказал царь, — и станет сыро и дождливо. Совсем ничего не помнишь?
— Там, кажется, лицей, — предположил Саша.
— Лицей давно не там, — вздохнул папа. — Его перевели в Петербург еще до твоего рождения. Но здание осталось, конечно.
— Вроде бы там есть большой пруд и французский сад, — вспомнил Саша.
— Да, — кивнул папа.
— А на берегу пруда — скульптура с девушкой с разбитым кувшином.
Про скульптуру Саша помнил из стихотворения Пушкина, но на этом его эрудиция кончалась.