Царь Успения
Шрифт:
– Я не против, Мымра. В тюрьму бы попасть, а там и на… зону. А то мне такая жизнь обрыдла.
– Раскатал гембы, ой! Брось ты! Таких ушлых сейчас тьма. Никто тебя туда не возьмёт, Вороний Глаз! Не станут на тебя, запросто, Шура, государственники жратву переводить. Мусора, они – не такие глупые, как по их рожам… кажется. Ты для них – никто. С тебя ничего не возьмёшь… Пойдём лучше в подвал, перепихнёмся пару раз. Я сегодня, на всякий случай, без трусов.
– Чего молоть-то! Их у тебя никогда и не было.
Она скрипуче захихикала, задрав подол старой шерстяной юбки. Показала
– Пусть тебя медведь долбит. У меня на тебя… ни какого аппетита нет,– недовольно мигнул своим единственным глазом Шура Бриков.– А я чистую девочку хочу, как… фарфоровая посуда после мыла или… чтоб из ресторана. Чтобы от неё ни какой вони…
– Ой, сам-то дерьмом и мочой провонял! А подай ему хрен – и ещё стоячий!
– Заткнулась бы, королева подвала! Лучше бы выпить добыла…
Их задушевную беседу прервал Розов. Он подошёл к беседке и поздоровался с несуразной парочкой и спросил, обращаясь к молодому бичу:
– Вы Александр Бриков?
– Я,– от неожиданности бомж привстал со скамейки.– Меня, правда, чаще всего, Вороньим Глазом называют.
– Чего к человеку пристаёшь?!– Заорала Мымра.– Я тебе сейчас всю рожу поцарапаю!
Анатолий внушительно, но с большим сожалением посмотрел на дамочку. Но та во взгляде симпатичного и приличного незнакомца прочитала лишь угрозу, которой и близко то… не существовало. Чего-чего, а запугивать и без того несчастных и обездоленных людей Розов не собирался.
С диким воем Мымра соскочила со скамейки и скачками побежала за пределы замусоренного и провонявшего кислой капустой двора. Её вопль глухим эхом отозвался под аркой дома. Где-то, вдалеке ей ответила милицейская сирена, интересный и своеобразный из этого строился дуэт.
– Пойдёмте, Александр! – Сказал Розов.– Арестовывать я вас не имею права. Но думаю, вам лучше объясниться с некоторыми хозяевами пропавших собак.
– Они меня за своих кобелей и сучек задавят,– вытаращил единственный глаз Шурка, вцепившись руками в полы своего вонючего и рваного пиджака.– Они меня порешат! Они же сами – зажравшиеся собаки! Лучше бы мне в тюрьму…
– Никому вы там, господин Бриков, в тюрьме не нужны. Тут я с вашей дамой согласен. Никому! И судить вас, скорей всего, не будут. Я уже на счёт вас интересовался. Мне сказали, чтобы я с вами к милиции и прокуратуре на пушечный выстрел не подходил.
– Вот-вот, падла,– захныкал Вороний Глаз,– даже в тюрьме не нужен. Ладно, пусть я не деньги крал, а собак. Но они же – дорогие, тоже денег стоят.
– Если, конечно, владельцы украденных вами собак напишут заявления на вас в органы правопорядка, будут настаивать, чтобы на вас завели дело, тогда, может, и упекут года на два… Хотя, вряд ли. Получите условное наказание. За город вас уже несколько раз отвозили.
– Да, вывозили, как дерьмо, на свалку, и даже били, чем попало.
– Поёдёмте, Александр, пойдёмте. Поговорим с людьми, успокоим их. Пообещаете, что примите со временем человеческий облик, а потом и расплатитесь с ними. Не со всеми, конечно, а кто очень… не доволен.
– Как я это всё сделаю? У меня ни родственников по России, ни денег в кармане, ни документов. Кому я нужен-то?– В его единственном глазе зарождалась мутная пьяная слеза.– Нищий и вор из меня не получится. Нету талантов. Способностей к этому не имею! Таких, как я, даже… в козлы не берут.
– Вы жертва, возможно, социально-политических обстоятельств. Вас таких становится в России всё больше и больше… Но ведь и вам самому, как-то, надо взять себя в руки, стремиться снова стать человеком…
– Сейчас и нормальный-то человек не может найти работу. А я, если честно, работать не хочу и не… могу. Устал. Сам не знаю отчего, но устал.
– Наивно и не правильно надеяться на то, что к каждому из вас с пряниками, благоустроенным жильём и деньгами придёт премьер министр или сам президент. Согласитесь, Александр, это было бы не нормально, смешно и… дико. Они должны решать… глобальные задачи и заботиться в целом о неимущих и несчастных, но ведь не каждым же… в отдельности.
– Я не знаю, что делать. Мне кажется, надо… умирать.
– Нет человека – нет проблемы,– глубокомысленно сказал Розов.– Пойдём!
Бриков вдруг решительно выпрямился, ему надоело сутулиться. Наверное, ему на мгновение захотелось почувствовать себя человеком. Пустая бутылка выпала из рваной подкладки пиджака и звонко ударилась о твёрдую землю. Не разбилась. Может быть, к несчастью. Они отправились в путь, на улицу Полтавскую, но по дороге молчали. От них шарахались прохожие и те, кто побогаче; и те, кто победнее.
Даже философ после окончания ускоренных коммерческих курсов заметил бы: «Эти двое не гармонируют друг с другом. Дисгармония…». И был бы прав. Впрочем, не совсем. Гармония есть, она ведь во всём… Главное она заключалось в том, что оба двуногих мыслящих мужского пола были инвалидами: один – одноглазый, другой – хромой… Но какие разные судьбы, и какое явное не равенство в обществе, которое торопливо окрестило себя демократическим.
Розов решил вести Вороньего Глаза до «улицы похищенных собак», не используя городской пассажирский транспорт. Главным образом, потому, что в любом, даже видавшем виды, трамвае облик грязного, вонючего и пьяного бича вызвал бы, если бы не переполох, то явное возмущение даже тех, кто ещё пока не стал бомжем, но обязательно… станет таковым, в силу «великих демократических» перемен. Наши люди, конечно же, уже привыкли к бичам и бомжам, но не к таким, как Шура Бриков. Подобные ему ходят только пешком и не встречают в аэропортах с букетами цветов даже губернаторов самых провинциальных областей.
Их уже с полчаса ждали активные жалобщики, собравшиеся у одного из подъездов.
– Ничего, Александр,– подбадривал бомжа Розов,– надо будет со временем вам побриться, постричься, найти работу… Временно можно будет и без прописи обойтись. Документы я помогу вам сделать. Потом об этом потолкуем. И спирт не пейте. Я вам советую.
– Ты мне говоришь про такое,– вздохнул Бриков, предчувствуя над собой предстоящую расправу.– Я «шило» то пью, потому что среди отпетых бомжей нахожусь. Его употреблять среди таких, как я, принято, нам положено по небесному уставу пить и… опускаться.