Царь Успения
Шрифт:
– Миша! Да не той ты дорогой поехал в микрорайон Зелёный,– нервозно сделал замечание шофёру Растороп.– Надо туда по Нариевскому проспекту двигать. Так короче.
– Точно! Меня перемкнуло, Василий Захарович,– сказал водитель «Фольксвагена» и резко свернул в правую сторону, в один из проулков.
Никто не заметил и того, что в машине уже не было с ними Маргариты Петровны. Она, каким-то, не вероятным образом оказалась там, в овраге… Справила малую нужду и увидела окровавленный труп мужчины, у которого наполовину была перерублена шея. Лапова пулей выскочила из оврага, забыв
Одним словом, почти всё заново повторилось и в овраге, и рядом с ним. Те же слова высказал майор Растороп лейтенанту Жуканову, да и криминалист Фёдор Крылов повторился, как и все остальные, не подозревая о недавней репетиции предстоящих действий. Разумеется, и Лапова ничего не помнила. Но… её показания были совсем иными, чем прежде, потому что в овраге лежал уже труп не крановщика Лепина, а совсем не знакомого ей мужчины. Но она, всё равно, оказалась под подозрением.
Всё то, что женщина надиктовала на миниатюрный цифровой диктофон Жуканову раньше, было стёрто. Это ведь сделать гораздо проще, чем «подчистить» человеческую память.
А молодому следователю Игорю Жуканову и на самом деле не везло. Вот уже больше года после окончания юридического факультета университета он проработал следователем в районной городской прокуратуре, но ничего… особенного под руки не попадалось. Разбирался он, в основном, с мелочёвкой: пьяные драки, бытовая буза, хилое воровство, угон автомашины, имелось, правда, пара случаев застольного убийства… По пьяной лавочке, в одной компании. Что ж тут было раскрывать, когда ещё не опохмелённый мужик или баба сами являлись в отделение полиции с повинной и давали оперу показания примерно такого содержания: «Пришил я её, потому как очень меня рассердила и надоела по жизни» или «Плевать, что внучек! Он у меня деньги воровал, но я его топором и огрела, наркомана окаянного».
Одним словом, лавры преподносят следователям прокуратуры и полицейским операм всех подразделений бузотёры-бытовики, криминальные действия которых часто приводят их жертв и к летальным исходам. Они-то вот… так называемые, бытовушники и являются, по сути, создателями, творцами основных процентов раскрываемости преступлений. Вот с такими «добрыми самаритянами» и работал Жуканов, а тут – неясное дело… уже на первый взгляд. Придётся попотеть, чтобы узнать, как, кто и зачем лишил жизни неизвестного мужчину, судя по одежде, бомжа.
Как только Лапова осведомила ментов (навечно переодетых в копов) о случившемся, а они, в свою очередь, прокуратуру, Жуканов сразу же выкрикнул: «Я поеду!».
– Не похоже на тебя, Игорёша,– сказал ему криминалист Фёдор Крылов,– не разобравшись, что и к чему, сразу же свою кандидатуру… выдвигаешь. А если – пролетишь, не сумеешь отличиться? Мне очень… загадочно, что ты не только увиливать от «мокрого» дела не стал, но даже решил постараться. Или ты надеешься, что опять… бытовуха, и преступник через часок-другой будет уже париться в КПЗ?
– А твоя здесь забота маленькая, господин криминалист,– огрызнулся Жуканов и уже мягче пояснил.– Понимаешь, Фёдор Ильич, мне хочется раскрутить что-нибудь… особенное. Впрочем, может быть, здесь всё – проще пареной репы.
– Тогда, действуй! Похвально. Кое-какие концы уже имеются,– Фёдор озадаченно посмотрел на Жуканова,– но что-то больно много концов. Тут столько подозреваемых перед тобой явится – пруд пруди. Одних следов на месте преступления – море, Кстати, и от твоих мощных мокасин – тоже.
Жуканов был по натуре самолюбивым человеком и, к тому же, «хитро-мудрым», как его и называли старшие коллеги, считай, по всей сфере местных органов юстиции, включая пять районных (вместе с сельской), непосредственно, городскую, бассейновую, транспортную и другие прокуратуры. Всё ведь взаимосвязано. Кроме того, и краевая располагалась через дорогу от районной, где трудился Игорь.
Да и оперативники, и представители сыскных служб разного формата и специализаций местных органов МВД были наслышаны о непутёвом следователе Жуканове.
На открытый конфликт с людьми, с товарищами по службе, он шёл редко, но если приходилось, то это были те, что имели определённые проколы и готовы были занять если не место на тюремных нарах, то пополнить большой, но не очень дружный коллектив городских безработных. С ними огрызался, разумеется, но осторожно, с оглядкой, понимая, что у них могут иметься большие связи и не только «волосатые ноги», но и «руки».
Разумеется, подследственных и подозреваемых «из народа», (то есть ни крупных чиновников, ни бизнесменов, ни подобных им) он за людей не держал. С ними обращался очень вольно – творчески. Хоть отечественная «демократия» уже, как говорится, имела свою историческую летопись и могла бы, при желании, отметить свой, почти что, заметный… юбилей, опасная тусовка продолжалась. Поэтому молодой Жуканов старался держать нос по ветру.
Разборки на большой зоне, то есть в мире, который пока ещё целиком и полностью не угодил за решётку или в загробную обитель, всё ещё были крутыми. Кое-какие деньги (очень солидные) были практически отмыты. В молодом, как бы, капиталистическом мире заняли свою нишу дети бывших партийных боссов, недавние комсомольские работники, руководители предприятий, отставные старшие офицеры и генералы, фарцовщики и спекулянты крупного масштаба, уголовные элементы высокого полёта… Влиятельные кланы и группировки продолжали заниматься физической ликвидацией тех магнатов, кто не желал делиться, по сути, награбленным. Если их не убивали, то попросту изолировали от общества и умело… банкротили. Но в пользу крепких и подставных… «пацанов».
Сама же, всеобщая тусовка в стране была не только трагичная, но и комичная. Тайны, как бы, покрытые мраком, не являлись зачастую таковыми для тех, кто ими терпеливо интересовался, не пытаясь что-либо изменить в лучшую или какую-нибудь другую сторону. А среди скромных и молчаливых наблюдателей имелись и до сих пор имеются люди, которые могли бы, как говориться, одним росчерком пера изменить негативную ситуацию или, по крайней мере, приостановить социально-экономический шабаш, превращающийся в политический.