Царь
Шрифт:
– ---------------
*Кампан.
– малый колокол с наружным билом.
А еще вокруг Москвы много монастырей, в которых иноки молятся за святую Русь и ее царя. И в каждой из этих обителей, я хотя бы раз в год вынужден бывать на богомолье. Это не говоря уж о дальних поездках по святым местам. Впрочем, за время царствования я приучил честных отцов*, что мой приезд это не только щедрые пожертвования, но и очередная нагрузка на монастырскую братию. Монахи, надо сказать, вовсе не бездельники, как я себе это раньше представлял. Помимо молитв и богослужений всякий монастырь это целое предприятие, где его обитатели не покладая рук трудятся. Разводят скотину и птицу, огородничают, бортничают,
– ------
*Святыми отцами принято называть монахов в западной традиции. На руси было принято говорить "честные отцы".
Однако их неугомонному царю всего этого мало и он так и норовит нагрузить святые обители государственными повинностями. Собственно, перед смоленским походом именно монастырские мастера изготовили для моих войск легкую полевую артиллерию, в значительной степени обеспечив его успех. Но поход закончился, и после него мне недвусмысленно заявили, что изготовление смертоносного оружия не слишком подходит для братии. Вот молиться за тебя государь и твое войско, деньгами или еще каким припасом пожертвовать на войну - это пожалуйста, а прочее уволь. Грех. Правда есть у монастырей еще одна обязанность: помогать мирянам во время стихийный бедствий, кормить вдов, сирот и увечных. А тут в стране последние двадцать лет, одно сплошное стихийное бедствие.... Что же, так, значит так. Увечных, вдов и особенно сирот у нас много, а потому извольте завести, где до сих пор нет, монастырские школы. Сначала для лишившихся родителей, а там видно будет. Ну, а чтобы воспитанники, выйдя из монастырей в мир, могли себя прокормить, учить их надо еще и ремеслу.
Отдельный разговор с Новодевичьей обителью. Великий князь Василий, отец Ивана Грозного, когда-то поставил ее в ознаменование возвращения Смоленска. Впрочем, он видимо ничего просто так не делал, а потому первым делом сослал в него свою жену Соломонию Сабурову и женился на Елене Глинской. Впрочем, несчастная женщина умерла прежде чем монастырь достроили, но ему как видно суждено было превратится в последний приют для жен царей, царевичей и других высокопоставленных особ. Именно здесь до сих пор живет вдова Василия Шуйского - Мария Буйносова, а также мать Миши Романова - инокиня Марфа и многие другие знатные боярыни. И именно сюда я и направляюсь сегодня.
Вообще, царю положено открывать ворота, но я человек скромный и потому пока мой верный Корнилий тарабанит по воротам рукоятью наздака*, спешиваюсь и подхожу к калитке. Та со скрипом открывается и показывается лицо привратника. Обычно их называют "безмолвными", но это от того, что они в отличие от мирян больше молчат. Монах меня знает и смотрит немного недоуменно, но я, отстегнув шпагу от пояса, сую ее своему телохранителю и решительно шагаю внутрь. Похоже, меня ждали немного позже и потому не готовы к встрече, но я люблю сюрпризы. Навстречу быстрым шагом идут два монаха сопровождаемые несколькими насельницами. Монахини не успевают за рослыми мужиками и почти бегут.
– Благословите, честные отцы, ибо грешен!
– ------------------
*Наздак.
– польский клевец.
Первый из подошедших, довольно старый уже иерей - здешний духовник отец Назарий, торжественно воздевает руку и осеняет своего царя двуперстием. Быть духовником в придворном монастыре непростое служение, но и Назарий человек непростой. Пока мы приветствуем друг друга, второй монах - отец Мелентий смотрит на меня со строгим видом и помалкивает. В отличие от прочих, мой духовник меня неплохо знает и потому постоянно находится настороже. Постное лицо царя-батюшки его нисколько не
– А где досточтимая матушка игумения?
– Али не признал, Иван Федорович?
– раздается за моей спиной певучий голос.
Обернувшись, я выразительно смотрю присутствующих. Монашки тут же вспоминают о недоделанных ими делах. Отец Назарий так же находит благовидный предлог и отступает в сторону, а вот Мелентий, похоже, никуда не собирается. Ну и пусть, он наши сложные взаимоотношения знает, наверное, лучше всех. Я же внимательно смотрю на строгое и вместе с тем прекрасное лицо монахини.
– Здравствуй, Ксения Борисовна, - приветствую я дочь Годунова.
– Сколь раз тебе говорено, - вздыхает женщина, - Ольга меня теперь зовут! инокиня Ольга.
– Как скажешь... досточтимая матушка.
– Спросить чего хотел, Иван Федорович?
– Да вот, заехал узнать, каково поживаешь.
– Слава Господу все благополучно у нас.
– Уже хорошо.
– Это ты велел Авдотье девочек сюда на богомолье водить?
– Можно подумать ты дочь видеть не рада.
– Эх, Иоанн-Иоанн, ничего то ты не понимаешь. Инокиня я теперь - Христова невеста, а ты мне мир, да грехи мои забыть не даешь!
– Ты знаешь, что я про твои грехи думаю.
– Знаю. Ты что свои грехи, что чужие таковыми не считаешь. Да только Господь то все видит!
– Пусть смотрит.
– Не говори так!
– Не буду. С Марьей то говорила?
– Нет. Благословила только. Ох, змей ты искуситель, а не царь православный!
– Ну вот, снова здорово! Я думал, ты с ней поговоришь, да на путь истинный наставишь.
– Случилось чего?
– встревоженно спросила Ксения.
– Да нет покуда, но может случиться. Уж больно своенравная девка растет. Пока маленькая это забавно, а вот заневестится, хлебнет горя.
– Отчего это?
– закручинилась игуменья.
– Разбаловали... ну ладно, я и разбаловал. Сама знаешь мои дети далеко, а Машка рядом. Авдотья перечить и думать не смеет, а Анисим тот еще жук...
– Ты обещал ее за море увезти.
– Хоть в Стокгольме, хоть в Мекленбурге судьба у нее все равно одна - женская! Да и неспокойно в Европе скоро будет. Вон в Чехии уже заполыхало.
– А от меня чего хочешь?
– Не знаю Ксения, а только повязала нас с тобой эта девочка.
– Жалеешь, поди, что искать ее взялся?
– Нет, царевна, много есть дел, о которых жалею, а про это нет. Она мне как дочка теперь.
– Странный ты.
– Разве?
– Еще как. Роду ты высокого и престол тебе с отрочества уготован был, а ты его, как и не хотел вовсе, а потому тебе судьба, словно в наказание другой дала.
– В наказание?
– А как же, тебе ведь трон в тягость! Тебе бы коня, да ветер в лицо, да саблю в руки! Ты ведь и строишь, если чего, так смотришь, как оборонять будешь. А если ремесло или хитрость* какую заводишь, так для того чтобы рати водить способнее. Слух прошел, будто королевич Владислав войско собирает на Москву идти... а был бы поумнее он, так сидел бы дома, да не будил лиха. Потому что тебе это только и надобно и ты этого похода ждешь больше него!