Царёв город
Шрифт:
Ехать с Ешкой попросился у воеводы и городничий Звяга. Причины были веские — при пожаре погиб брат Воейкова. Дом и усадьба сгорели дотла, жена и дочь остались без угла. Надобно было их либо оставить в доме, либо везти сюда. Стало быть, усадебку можно продать, да и могилу жены в божеский вид привести, чай, осыпалась, осела.
Только бы выехать — вдруг на дворе гости. Настя, Андрюшка, Айвика. У Ешки со Звягой радость, а у Насти грусть — отец опять ушел в нети.
— А что делать, раба божья? Приволок Данилка Сабуров царский указ — пришлось прятаться. Где сейчас Илья, бог знает. Обещал весть дать, пока ничего не ведо-
мо. А воевода
— Не приведет, — уверенно сказала Айвика.
— Ты плохо Сабурова знаешь. Он ради награды отца родного выдаст.
' — Не выдаст, царствие ему небесное, — Настя перекрестилась.
— Вот бабы, раскудахтались! — недовольно сказал Аи- . дрейка, глядя на Звягу: — Слух прошел, что утонул воевода. А вдруг это неправда! Молчите уж...
Воейков посмотрел на лица девок, сразу смекнул, в чем дело. Сказал:
— Ты, Андрей, от меня не таись. Сунули воеводу в прорубь?
— Ну сунули. Мы же думали...
— Нам истину знать надобно. Если Буйносов ему подмогу приведет, что-то сказать надо.
— Уж коли вы приняли один грех на душу, — Ешка тоже перекрестился, — то мы примем па себя и другой. Скажем, что он возвернулся в город, встретил тебя, Звяга, да и ушел в леса ватагу искать. А так...
— Скажу. С поездкой недельку придется повременить.
В ту же ночь прибежал из лесов Дениска. Ему и отдохнуть не дали — послали обратно. Сказали: ватаге можно смело возвращаться в город.
Еще через день появился у Ешки кузнец Илья. Он пришел один. Людей на всякий случай оставил в пригородном лесу.
— А ватага где? — спросил Звяга Воейков.
— Ватаги нет. Кончилась ватага.
— Как это кончилась?!
— Есть артель. Ныне мы все плотники да столяры.
— Объясни.
— Я еще там, на болоте, задумался: не пора ли людей к истинному делу приводить. Не воевать надо, не жечь, не ломать, а строить. Пока город возводили, научились кое-чему. И ныне, когда мы в лесах сокрылись, решил я срубы рубить. Пилы и топоры мы с собой захватили и полтора месяца не в норах сидели, а валили дерева, пилили бревна да в срубы складывали. Домов, я чаю, на сорок заготовили. И если князь лошаденок нам даст, выдернем мы эти срубы из леса сюда да и начнем строить себе жилье. Земляное житье во как надоело, — Илья провел ребром ладони по горлу.
— Хлестко придумал, Илейка! — воскликнул Ешка.—
Город наш, почитай, возведен, теперь пора и посады строить. Не так ли, городничий?
— Истинно, — сказал Воейков. — Лошадей дадим, места укажем — стройтесь. Сперва себе избы поставьте, потом стрельцам. Заречную слободку возводить пора.
— Коль вы согласны, слава богу. Теперь ведите к доч-ке — соскучился, прямо спасу нет.
Воевода Буйносов привел сотню в Царевококшайск, кинулся к городничему Звяге. Тот соседа успокоил:
— Никаких разбойников в округе нет, они, вон, срубы в город возят, избы строят, а Сабуров куда-то пропал.
— А как же указ государев?
— Ты его видел? Я, к примеру, не знаю о таком указе.
Успокоенный Буйносов увел сотню обратно в Кокшайск
Дениска первым долгом разыскал Айвику. Обнял за
плечи, поцеловал:
— Замуж за меня пойдешь?!
Девка хоть и рада таким словам, однако, верит им не совсем. Может, как всегда, шутит кудрявый Дениска?
— Не веришь, да? Тебе, я слышал, Гагин-князь коня подарил, а я через неделю избу построю — вот как заживем!
— Юмо серлаге! Он опять все врет! — у Айвики на ресницах задрожали слезы. — Дядя Илья не тебе чета, он и то целое лето избу себе строил. А ты — за неделю. Все врешь?
Дениска хлопнул ладонями по бедрам, крикнул:
— Ну, мать твою за ногу! Вру когда — верят, правду скажу—нет! Будет изба, ей-богу. Ну, не через неделю, так через две.
Утром Айвика запрягла лошадь, чтобы перевозить из леса срубы на первую в своей жизни собственную избу Дениска к саням приладил подсанки, чтобы возить длинные бревна.
Шло время. Достраивался новегород Царевококшайск, укреплялись стены, пристраивались к ним разные добавки. Перед главными воротами возведен был захаб — дополнительный вал, который окружил ворота прочной оградой. «Это крепостные сени», — сказал Дениска, глянув на захаб. Углублялся ров.
В опасных для налета извне местах на стену клали поперек дубовые зубцы, называлось все это «карнизом вострым». Делались обламы, земляные выводы, где нужно ставились турусы, пяльцы, подлазы.
Обустраивался город и изнутри. Выросла приказная палата — изба, в которой «для государевых дел быти дьякам, подьячим и ярыжкам». Появился воеводский двор.
Это все делали стрельцы. А Илейкину артель всю до последнего человека выслали за город, чтобы они строили посады разметные. И стали возникать вокруг города усадебки в одну-две избы, и селились в них бывшие ватажники на постоянное житье. Упорно стучали русские топоры, расчищались места йод пашню, горел валежник, взмы-вался в небеса дым. Всю ватагу Илья разбил по малым артелькам, и, кто знает, может быть, от имен артельщиков впоследствии возникли названия деревень. Там, где плотничал Пахом, возникла деревенька Пахомово; где стучал топором Федька Жук, стало Жуково; где работал Изот Коряков, вышло Коряково. Сам себе. Илейка выпросил землю в 15 верстах от города на реке Манаге. Сказать откровенно, жить в городе он побаивался. Хоть и ушел под лед его недруг, но мало ли таких Сабуровых появится на воеводском дворе еще. И село Кузнецово, нам кажется, от Илейки пошло.
Звяга и Ешка сборы в Москву чуток попридержали. Из Разрядного приказа пришла грамота: воеводе Ноготкову готовиться к переезду на озеро Санчурин для возведения новой царевой крепости. От подьячего, привезшего грамо. ту, узнали, будто бы на его место пошлют князя Александра Михайловича сына Нагого. Забегая вперед, скажем— заложив город Санчурск, Ноготков снова поссорился из-за мест с князем Волынским и был переведен ка Оку, где построил еще один город.
Конечно, пока Ноготков готовил сметные и росписные списки, пока делал чертежи города, можно было бы успеть сгонять в белокаменную, но из Казани пришли худые вести. Князь Гагин-Великий не трогал мурзу Аталыка не потому, что послушался Айвику, которая дала мурзе слово не выдавать ногайца. Он рассудил хитро — через Аталыка можно было узнавать о тайных замыслах казанских мурз. И не ошибся. Зачастили к мурзе то один недруг Москвы, то другой. У Гагина среди казанских татар и сторонников было немало — одного заслали под видом ненавистника русских, и он выведал: крымский хан снова надумал поход на Москву и велел на реке Оно Морко накопить войско и ударить по царевококшайскому острогу. И погнали казанцы тайно в моркинские леса конников, дабы еще раз одновременно с ханским походом ударить по русской крепости. И посоветовал Гагин Ноготкову упредить татар и ногайцев, воинов их разметать.