Царев город
Шрифт:
И поехал Сабуров в Москву. За себя на воеводстве оставил голову Григория Шетнева.
В Москве такое присловье есть: «Ленив яко дьяк». А верно, чего бы ему стараться, если на каждого дьяка десяток подьячих, а то и более работают. Поэтому дьяки более всего распоряжаются, приказывают, а чтобы самому спину гнуть — зачем это нужно? А среди ленивых дьяков самые ленивые — в Казенном приказе. Приказ этот ведает царской казной и иными государственными деньгами. Золото, серебро и даже медь, если их в деньги обратить, к рукам пристают зело липко, и уж если здесь работой себя обременять — совсем дураком
Только два дьяка на Москве с этим были несогласны. Один — главный дьяк царской думы Андрей Щелкалов, другой — его племянник Спиридон. Чуть ли не двадцать лет служил в приказах Андрей Щелкалов и всюду работал как мул. Никто не знал, когда он спит, когда ест, когда празднует. Казалось, приди в приказ в полночь, а дьяк Андрей там. Какой тебе совет надобен, приди, спроси — даст- Ума у дьяка — палата. Пронырливости более, чем у хорька, грамотностью всех превосходит. Племянника своего Спиридона приставил к покойному Ивану Ивановичу в дьяки, после смерти царевича перешел Спиридон к Федору Ивановичу, да так до сего времени при государе и служит. А сам Андрей первосоветник при главе думы боярине Мстиславском. Вона куда махнул. Уж на что умен Борис Годунов, но и он Щелкалова за своего наставника чтет и верит ему во всем.
Первая встреча Ирины и Бориса со Щелкаловым произошла вскоре после коронации. Ирина искала деньги для строительства городов.
— Деньги, вестимо, государева казна дает, — начал говорить Щелкалов.—А казной той ведает Ленивый приказ...
— Его и впряме так на Москве зовут, — объяснил Борис Ирине.
— Я бь; его еще воровским назвал. Мыслимо ли дело, скоро сто лет минет, как в Казенном приказе Головины хозяева. Один Петька что стоит, а теперь и Володька-плут тут. Первый из царевой казны ворует, второй — из государственной. Иван Васильич, покойничек, и так государеву казну вконец расстроил, а теперь эти двое ее стригут. Уж четырех рук не хватает, третьего Головина — Мишку приспособили. И посему скажу, матушка-царица, денег они вам не дадут.
— Как это не дадут?! — Ирина подняла голову. — Если государь прикажет...
— Петька-казначей пошлет вас в думу, а там его сторонники— Мстиславский и Шуйский. Они на повеление Федора Иваныча одной ноздрей не чихнут. Они только тебя, Борис Федорович, побаиваются, да и то только пока.
— Почему пока?
— А вот почему. Вспомни, кто при коронации государя шапку Мономаха нес?
— Ну, помню. Петр Головин нес.
— Шапка та давно у нас символом власти чтется, и он, сей Петька, как бы ее, эту власть, государю даровал. Дескать, бери, царевич, но если не удержишь, прости,— отниму обратно. Вот он как себя мнит! Теперь вся власть в думе у Мстиславского, а он тебя, Борис Федорович, ненавидит. И ждут они с Петькой, чтоб по тебе ударить. И ударят, если ты шею подставлять будешь.
— Смело говоришь, Щелкалов!
— А мне терять нечего! Я ваш наставник, и коль вас Петька угробит, то и мне сего не миновать.
— Уж коль наставник, то наставь, как быть нам?
— Надо упреждающие удары делать! И хитрые удары. Пусть государь прикажет: думе проверку казны сделать. Ты с этим указом приходи в думу и потребуй девять проверщиков. И все пусть будут они сторонники Головиных.
— Такое бывало не раз, — сказал Годунов хмуро.— Что толку?
— Нам важно, чтоб дума постановление вынесла. А как только сие случится, то государь пусть предложит добавить в ревизию Спирьку, а ты предложь меня. Им назад ходу не будет, и тогда... Уж как я раскручу Головиных, как раскручу!
[
Так оно и случилось- Дьяк Щелкалов раскрутил дела Казенного приказа, ревизия выявила, что Петр Головин похитил шестьдесят тысяч государственных денег, а Владимир Головин залезал в цареву казну.
Боярский суд приговорил главного казначея к смертной казни, а Владимира Головина изгнали со службы, лишили чинов и имущества и сослали в ссылку на Белозеро. Мишка Головин оказался проворнее брата и убег в Польшу.
Партия Мстиславских и Шуйских пошатнулась, накренилась. Вот тогда и назвал Мстиславский Щелкаловых окаянными дьяками. И было за что. Щелкалов уговорил больного Романова отдать свои полномочия Годунову, и тот стал фактически во главе партии Романовых. Шуйский, испугавшись этой силы, отошел от Мстиславского. Главному опекуну царя пришлось спасать, свою голову. Он ушел из думы, передав свой пост сыну.
Молодой Мстиславский оказался хитрее отца. Он свято чтил государя, слушался государыню, подружился с Годуновым. Все свои силы он решил бросить на Щелкаловых. Да придумал так умно, что вместе с окаянными дьяками можно было свалить не только Романовых, Годуновых, но и Ирину- А без них Федор Иванович не стоил бы и гроша.
II
Данила Сабуров приехал домой, помылся в бане, поужинал в семье, а утром прямехонько направился в Тайный приказ. Сунул первому подьячему гривенник в лапу, тот поворошил бумаги и сказал, что указ о поимке вора и бунтовщика не отменен и деньги за его голову целы.
Тогда Сабуров стал проситься на прием к царице, дабы передать ей грамоту с Кокшаги. Данила рассчитал тонко: грамоту могли принять просто так и в Разрядном приказе, но разве могла любопытная Ирина пропустить рассказ о крепости из уст князя и воеводы? Принимали его по-простому во дворце Бориса Годунова. Царь все еще болел, и его перенесли из тесных и душных кремлевских палат к шурину в светлые, солнечные комнаты с видом на Москву-реку. Когда Сабуров вошел, он увидел чисто семейную картину. Царь сидел в низком кресле, спиной к окну. Одет просто — льняная толстая, длинная до пят рубаха, на острые колени наброшена большая шаль. Ирина сидит за пяльцами, вышивает образ Спаса Нерукотворного. Годунов в удалении справа сидит у стола, читает свитки. Дьяк Спиридон что-то пишет.
Данила шагнул к государеву креслу, хотел упасть на колени, но царь поднял руку, замахал ею.
— Садись, князь, будь как дома. Я поправляться стал— порадуй меня. Говорят, у тя грамота от Ноготкова воеводы?
Сабуров выхватил из рукава свиток, протянул царю-
— Дай, князь, грамоту сюда, — Ирина протянула руку через пяльцы. — Чай, это мой город строится, мне и читать.
Царица читала медленно, в комнате наступила тишина. Царь нарушил ее.
— Инородцы все еще бунтуют?