Царев город
Шрифт:
Царевич резко поднялся со скамьи, оглядел бояр, зашагал к двери.
— Ты куда?
— Слаб я с такими великими мужами разговаривать немощен.
— Вернись сейчас же! Я тебе велю!
Но Иван Иванович не остановился, как будто этого грозного окрика не слышал.
Бояре сокрушенно качали головами.
II!
Царевич Федор на боярском совете сидел как на иголках. Он ненавидел спорящих бояр, которые затягивали время, злился на брата, который дерзил отцу и тоже зря тратил часы. А в медвежьем загоне сидел свирепый зверь, которого изловила на охоте свита царевича Ивана, сейчас бы самая пора начать медвежью забаву — любимое, второе после благовеста,
Когда бояре вышли, Годунов сказал:
— Ты бы, государь, велел царевичу делами заниматься. Переложи часть ноши на него. И тебе будет легче, и ему польза.
— Что он может? Ест, спит, по саду ходит, птичек божьих слушает, в колокола трезвонит. Теперь вот потеха. Нет, государя из него не будет. А жаль.
— А кто его государственным делам учит, — сказал партий Годунов. — Балуешь ты его, Иван Васильевич, ой, балуешь. Ему двадцать четвертый год пошел, ты в эго время Казань покорил, сколько дел великих сделал, а он все одно что дитя малое. Пусть не наследник ои, но царский сын. Ему ли по колокольням лазить? Впрягай в дела его, государь.
— Придумай что-нибудь для него, Митрей. Только умом и духом он слаб, ведь не умеет ничего.
— Чтобы быть опорой тебе, государь, не столь ум важен, сколь верность, — заметил Борис. — Делам научить можно, а верности государю не будет — нигде ее не возь мешь. У царевича Федора, не в пример старшему брату его, верность государю собачья. Это надо ценить.
— Погоди, Бориско,— Иван Васильевич прикрыл дверь в палату. — Скажи, пошто ты у конюшни соврал мне?
— Почему ж, государь. Медведя и всамделе живьем взяли.
— По нужде. А утром царевич на охоту ехать и не думал. Тебе-то какая корысть выгораживать его? Ты спишь и видишь в наследниках деверя твоего.
— Мне с обоими твоими сынами в дружбе жить надлежит. Я им обоим и радею. А кого бог наследником укя жет... Ты.еще долго у кормила державы простоишь. Всякое может быть.
— Увертлив ты, Бориско, хитер. Одобряю тебя. Дружи с Иваном, узнавай замыслы его. Не зря же он с Масальским и Милославским по конюшням хоронится.
— Попытаюсь, государь.
Царевич Иван медвежью потеху смотреть не стал. Он ушел на свою половину, велел подавать обедв горницу, жены. Елена ходила последние дни, из своей опочивальни выходила редко, и виделись они мало.
В горнице натоплено жарко. Елена, располневшая, бе-* лотелая, лежала на рундуке, застланном овчиной. Широкое льняное полотно, покрывавшее жену, сбито к ногам, свисает на пол. Руки разметались по подушкам. Царевич подошел к Елене, осторожно коснулся рукой горки живота. Она встрепенулась, села, одергивая рубашку, прикрыла беремя.
— Встань, Оленушка. Обедать пора, — ласково сказал царевич, подавая жене руку. Она оперлась на его ладонь, поднялась, радуясь нежданному появлению мужа.
— Прости, не одетая я, не чесана, не убрана. Ко сну клонит все время, дышать тяжело.
— Топить бы надо поменьше. Взопрел я совсем,—Иван бросил на скамейку кафтан, расстегнул ворот рубашки.
— Озябну ведь. Сынка нашего берегу. Бойкой парнишка будет. Ножками в живот то и дело толкается.
Пока слуги вносили яства а Елена прибиралась за парчовым занавесом, Иван вспомнил Годунова. Почему он защитил его на конюшне? От доброты? От хитрости? Ему бы ссорить их с отцом выгоднее. Поразмыслив, царевич решил, что тут и не доброта, и не хитрость. Просто умный Борис понимает, что надежды на то, чтобы сделать наслед-
ником Федора, у него нет, царем тому не быть. А он, Иван, будущий государь, и злобить его Годуновым невыгодно.
— Что бояре порешили? — спросила Елена, когда они сели за стол.
— Ничего порешить они не могут. Спорили до хрипоты, а как он сказал, так и стало.
— Хоть бы подох скорее.
— Не надо так говорить, Оленушка. Тут и у стен уши.
— Боюсь я его. Не за себя, за дитя своего будущего боюсь. Придушит он его. Еще в зыбке придушит.
— Федька бояр медведя травить повел, там будет пир, — Ивану говорить о жестокости отца не хотелось. — Я на тот пир не пойду.
— Что так? Снова ведь огневается.
— Пусть его. Надоело мне все.
— Вызовет все одно.
— А я спрячусь. Видеть егсг не могу.
Над дворцом тихо плавилась похмельная ночь. Рассеивалась неторопко за холмами тьма, кромка леса чуть засветлела. Пир у царя продолжался далеко за полночь, наконец, все утихло. Бояре, упившись, уснули: кто на лавках, кто под столом, а старый Никита князь Юрьев — так тот уснул прямо за столом, уткнув клин бородки в ковшик с романеей. Царь от чрезмерного пития воздержался — болела печень. Он оставил бояр одних, удалился на покой. Но сон не приходил. В тишине раздражение, копившееся в нем весь день и вечер, стало возрастать, рвалось наружу. Вспомнился насмешливый голос царевича: «А стыдно нам не будет, бояре?», вспомнил глухой стук, когда Иван хлопнул дверью. Ну, на медведя не глядел, бог с ним, ему он, наверно, на охоте надоел, но на пир почему не пришел? Зван ведь был, потом зван вторично. Нарочно Годунова посылали. Не пришел, погнушался. Вспомнил царь, как испугались молодые на конюшне. Конечно же, ради заговора уединились, мерзавцы! Родной сын, кровь от крови, плоть от плоти, а сколь Иван помнит, все сын ему супе-речил, все шел наперекор. Да и первый ли это заговор? Ведь не зря покойный Малюта доносил не единожды, что сын изменял ему. Только бояре спасли, заступились. Может, потому и защитили, что сами рядом с изменой стояли, боялись, что юный царевич выдаст их при пытке. Вот и теперь снова крутятся около него Масальские, Милослав-ские и иные желатели смерти государевой. Что они говорили на конюшне? Может, убить его удумали, задушить?
Царь вскочил с постели, торопливо стал одеваться Разгоряченный хмелем ум рисовал ему страшные картины.
2 Царев город
33
Может, спит он, государь, после хмельного пира, а злодеи снова где-то по-за углам собираются, копятся, и не успеешь глазом моргнуть — ворвутся, набросятся... Надо узнать, почему не было царевича на пиру, дома ли он? Может, снова в ночи заговор творит.
Скрипнула дверь в сени, Годунов уже тут как тут. Царь на ходу застегивал пуговицы ферязи, шагал по переходам, гулко скрипели половицы. Глянув через плечо на постельничего, Иван прохрипел:
— Не ходи за мной, шуму много делаем. Спят все.
Борис поотстал немного, потом на носках двинулся за
царем. Иван поднялся по лестнице, тихо подошел к опочивальне царевича, постоял около двери, послушал. Осторожно приоткрыл дверь, в опочивальне тихо. Сделал несколько шагов к кровати, вытянул шею, напрягая зрение. В тусклом предрассветном сумраке разглядел пустую, застланную парчовым покрывалом, кровать. Сына не было. «Может, у жены ночует? — вспыхнуло в мозгу. — На сносях она у него. Бережет, поди». Опочивальня Елены была в левом крыле дворца, царь решительно двинулся туда. Поодаль, как тень, двигался Борис.