Царев город
Шрифт:
И снова отправились странники в дальнюю дорогу.
а»
I
Данила Сабуров, боярин и воевода, любил деньги (кто их не любит?), вино, гнедых лошадей и красивых баб. А не любил воевода родовитых людей, сидение на одном месте, топленое масло, а также лодки, паромы и всякую передвижку по воде. Потому как цыганка еще в молодости нагадала ему, что женится он на дочери кабатчика, а смерть найдет в речной пучине. Назло цыганке воевода женился на самой богатой девке Москвы и на самой, как говорили, сварливой. Прожив с нею три года, Данила совершенно неожиданно узнал, что
В-се, слава богу, обошлось благополучно, если не считать, что его любимый гнедой жеребец потерял подкову.
Она застряла меж досок парома, оторвалась. Вроде бы пустячный случай, но он, как мы увидим далее, имел большие последствия. Дело в том, что боярин Борис Федорович Годунов, родственник и покровитель Сабуровых, от имени царя послал указ совершить очередную проверку приволжских крепостей. Уж так повелось: воеводы городов нещадно грабили инородцев, присваивали казенные деньги и не столько служили охране границ государевых, сколько старались о своем «кормлении». Не зря тот же Годунов изрек однажды, что если бы не воеводы да городничие понизовых городов, то, может быть, у инородцев никаких бунтов бы не было. Посему указывалось: воевод прощупывать и менять если не каждый год, то через год. Для этого приезжали дьяки из Москвы, но чаще поручали это казанским воеводам, поскольку в этой самой большой на Волге крепости воевод было двое: один — большой, другой — осадный. Ныне в больших воеводах сидит Богдан Сабуров, а Данила—в осадных. И велено ему, Даниле Сабурову, идти в Москву, а по пути проведать свияжского и кокшайско-го воевод и посмотреть, как строится кузьмодемьянская крепость. На Свияге сидит князь Петр Буйносов-Ростовский, а на Кокшаге — его братец Василий. Буйносовы — давние недруги Годуновых и Сабуровых, а посему боярин Данила имеет намеренье прощупать князей тщательно. Ибо Годунов в отдельной грамоте намекнул, что в делах грядущих эти два братца могут зело помешать, и поэтому неплохо было бы их не просто столкнуть с воеводского сиденья, но и подвести под гнев государев накрепко.
Данила, перебравшись на правый берег, всю дорогу думал, как бы это дело похитрее сотворить, но надежду на успех имел малую. Оба Буйносовы хитры и осторожны, самому не попасть бы в их капканы — и то слава богу.
Петр Иванов Буйносов-Ростовский сразу выделил Даниле кузнеца, и Сабуров, не заходя в избу, повел жеребца к ковальному станку. Навстречу ему из кузницы вышел рыжеватый красивый мужчина, косая сажень в плечах. Он поклонился воеводе, принял повод, завел жеребца за столбы. Ударил ребром ладони по подколенью, ласково прогудел: «Ножку». И конь послушно поднял копыто. Кузнец выбрал из связки подкову, примерил по копыту, отбросил, взял другую. Она пришлась впору. Работал коваль сноровисто, красиво и быстро.
—• Может, и другие подковы сменить? — спросил Сабуров кузнеца.
Мастер глянул на него исподлобья, улыбнулся, тряхнул рыжими кудрями и начал отдирать подкову на задней ноге,
— Не больно ты разговорчив, — заметил Данила. Ему плечистый нравился, и захотелось с ним поговорить.
— Мое дело — подкова. А говорить дьяки мастера.
— Зовут-то как?
— До сих пор Ильей звали.
— Роду-племени какого?
— Родителев не помню, — не глядя на воеводу, ответил кузнец и крикнул: — Эй, Андрюха, гвоздей принеси!
В дверях кузни появился молодой парень в кожаном фартуке, тоже высокий и плечистый. Он высыпал в ладонь кузнеца горсть гвоздей и снова скрылся под крышей.
— А прозвище у тебя како? — не унимался воевода.
— Говорят, что батя мой кузнецом был. Стало быть, Илья, сын Кузнецов.
— А молодой — брат?
— Он мне здесь в подмастерья дан. Тоже сирота.
— Женаты?
— Ему еще рано, а мне уже поздно. Себя бы прокор-
мить.
Проверив подковы, Сабуров вынул
сунул в ладонь кузнецу:
— Знатно работаешь, таких люблю.
— Спасибо, батюшка. Теперь хоть до Москвы скачи — подков не потеряешь.
— До Москвы — как бог велит, мне бы до Кузьмодемь-янска добраться.
Кузнец ничего не ответил, поклонился и зашагал к двери.
В воеводской избе уж и стол накрыт. Буйносов, борода до пупа, брюхо отвисло над приспущенным поясом, проворно выскочил из-за стола, подбежал к Сабурову, помог ему стянуть кафтан, поднял длань к шапке. Данила отстранил руку, сказал насмешливо:
— Не по роду честь воздаешь, Петр Иваныч. Буйносовы, я чаю, родовой хвост из-под Рюрика-князя тянут. А мы, Сабуровы...
— Ох, хо-хо] Кто ныне на хвосты смотрит?! А ты, я полагаю, двоюродным братом Борису Федоровичу Годунову приходишься?
— Троюродным.
— А он ныне одной нОгой на подножье трона встал. То и гляди...
— Сабуровы не Годуновыми знатны. У нас в родне и царицы были. О сем не забывай.
— Я помню, Данилушка, помню. Супротив пострижения бедной Соломонии я первый руку тянул.
Разгладив влажными ладонями волосы, Сабуров уселся на скамью. Слуги, хлопотавшие вокруг застолья, вышли. Буйносов разлил по чаркам вино. Выпили, заели пластовой квашеной капустой.
— Почитай, живем мы рядом, — утерев усы, заговорил Буйносов, — а в гостях ты у меня первый раз. Не по-соседски это, воевода.
— До гостевания ли ныне, князь. Казанские татары
сызнова голову поднимают, черемиса, чуваша все им в рот глядят. Мало того, камские вотяки, башкиры, как и восемь лет назад, к ним пристать хотят. А теперь, когда грозный царь немощен, наследника нет, нам остается только на себя надеяться. Я бы и сей день к тебе приехать не удосужился, да получен из Москвы указ осмотреть все понизовые города и крепости и донести о их ладности либо худости. . V .
— Стало быть, в Казани снова беспокойно?
— Казань-то стоит. Там у меня, почитай, полк, да у брата Богдана два. Казанцы в городе сидят смирно, а вот лесную черемису, камскую чудь волнуют. Посему Богдан поехал в Арске-крепости Гаврюшку Щекина проверить, в Лаишеве Степку Кайсарова посмотреть, в Тетюшах голова Невежа Оксаков, говорят, запил, в Олаторе князь Засекин заворовался. Мне велено у тебя побывать, потом кузьмо-демьянску крепость поглядеть. Говорят, плохо и медленно ее строят. По пути побываю в Чебоксари да кокшайский острог посмотрю. А потом, даст бог, и в Москву.
— Так ты, стало, Богдана Юрьича не увидишь ныне?— спросил князь после второй чарки.
— В Разрядном приказе велено встренуться,— Сабуров выпил тоже.
— Кланяйся ему моим земным поклоном. И попрошу тебя, Данилушка, пусть он Степку Кайсарова в приказе сильно бы не хулил. Он, я чаю, у него в Лаишеве непорядков найдет немало, крепость там дальняя, хилая, сам Степка горяч и молод, мало ли что...
— Сродни, что ли?
— Да зять он мой, будь неладен. Только служить начал. Пусть уж Богдан Юрьич пожалеет малого.