Царица амазонок
Шрифт:
– Бабуле это не понравилось бы. – Вот единственное, что пришло мне в голову и что я сказала, когда мы с Ребеккой встали бок о бок перед зеркалом в позолоченной раме: Ребекка в зеленом, подходившем к ее рыжим волосам, а я – в голубом, под цвет глаз.
– Вынуждена не согласиться с тобой, – возразила Ребекка, чье настроение заметно улучшилось, когда я – пока мы ехали в такси к торговому центру – разделила между нами десять тысяч долларов и «чаевые». – Твоя бабушка всегда говорила, что величайшая сила женщины кроется в ее способности одурачить врага,
Писк сотового телефона прервал наш разговор – Ребекке пришло сообщение.
– Подозреваю, – сказала Ребекка, нахмурившись перед тем, как протянуть телефон мне, – что это для тебя.
Номер оказался мне незнаком, но я сразу поняла, что сообщение от Ника. «Ваш ноутбук в Стамбуле, – говорилось в нем. – Держитесь подальше от Г. Р.»
– Похоже на то, что все-таки Резник украл мой компьютер, – сообщила я Ребекке, изо всех сил стараясь говорить беспечным тоном. – Может, ну его, этот маскарад?
– Черта с два! – Ребекка уставилась на наше отражение, уперев руки в бока. – Мы же не планируем красть ноутбук обратно. Резник даже не узнает, что это ты.
Я внимательно изучила свое отражение. Похоже, Ребекка была права. Резнику вряд ли могло прийти в голову, что я вот так запросто могу явиться к нему, влекомая лишь слабой надеждой на то, что увижу «Историю амазонок» собственными глазами и, может быть, если вечеринка окажется достаточно шумной и затяжной, даже наскоро пролистаю ее…
«Слишком поздно, – написала я в ответ Нику. – Но все равно спасибо».
Позже тем же вечером, когда мы с Ребеккой жевали кебабы в уличной закусочной, я развернула записку, которую мистер Телемакос сунул мне в руку при прощании.
– Вот, – прошептал он тогда с необычной для него осторожностью. – Там есть еще один браслет с головой шакала. Думаю, это может вас заинтересовать.
Записка была короткой: «Музей и парк Калькризе. Доктор Егер».
– Германия? – уточнила я, не слишком понимая, чего хочет от меня мистер Телемакос.
Мистер Телемакос кивнул:
– Да, рядом с Оснабрюком. Эта женщина, доктор Егер, знает куда больше, чем признается. У нее могут найтись ответы на интересующие вас вопросы.
– Это что? – поинтересовалась Ребекка, тыча вилкой в записку. – Любовное послание?
– Типа того. – Я показала ей записку. – Наш Оракул желает, чтобы я побегала туда-сюда для него. Похоже на то, что сам он стал в немецком музейном мире персоной нон грата, и если я когда-нибудь туда соберусь, то, видимо, не должна упоминать его имя.
– Вот как?
Ребекка выглядела так, словно ее сильно задели мои слова, и я поняла, что она не на шутку огорчена тем фактом, что мистер Телемакос доверился мне, а не ей.
– Да не беспокойся ты. – Поскольку моей старой сумочки у меня теперь не было, я сунула записку в новую, вечернюю, из синего атласа. – Я уж точно не собираюсь в Германию.
– Нет. – Ребекка снова занялась сочным кебабом. – Ты собираешься провести романтические выходные с Джеймсом.
Я поморщилась, представив себе эту картину:
– Ну уж нет. Как только получу паспорт, я сразу уеду отсюда.
Ребекка одарила меня долгим взглядом, но, к счастью, не стала высказывать вслух свое разочарование. Я ведь столько лет докучала ей рассуждениями о Джеймсе… а теперь, когда он оказался на расстоянии вытянутой руки, я не желала прикасаться к нему.
Хотя Джеймс оставался все тем же Джеймсом, он все-таки не был уже тем человеком, которого я знала в Оксфорде. От роли друга-джентльмена он внезапно перепрыгнул к роли молчаливого влюбленного, миновав все традиционные стадии. При этом все выглядело так, словно ему и в мысли не приходило интересоваться моими чувствами… как будто он был настолько убежден в моей преданности, что даже не трудился меня завоевывать. И потому он обращался со мной так, будто все давным-давно было решено. Каждый его взгляд, каждое слово, сказанное им мне, говорили о чувстве собственника. А во мне от этого рождалось ощущение пустоты.
Григорий Резник жил на холме, в гигантском доме в стиле монструозного модерна, неподалеку от парка Улус. До самого дома нам пришлось идти пешком, потому что у высоких ворот толпились охранники. Когда мы шагали по садовой дорожке, обрамленной факелами, то видели внизу пролив Босфор, освещенные мосты и огни светофоров на восточном берегу.
– Я думала, ему нравится все старинное, – пробормотала Ребекка, и ее лицо скривилось при виде угловатого, аскетичного здания перед нами.
Свет лился из панорамных окон всех трех этажей, но в нем было что-то холодное, флуоресцентное, – это было рассчитанное свечение, скорее предостерегающее, чем располагающее.
– Ну, видимо, – сказал Джеймс, смахивая излишние блестки с рукавов своего костюма Аладдина, – Резник уверен, что архитектура в стиле минимализма обеспечивает наилучший фон для предметов искусства. И для пыток. Видите вон тех самураев?
Он кивнул на двух сурового вида мужчин в японских одеждах, стоявших по обе стороны от двери и проверявших приглашения.
– В прошлом Резник имел собственную тайную полицию, и эти джентльмены – его старшие офицеры – последовали за ним, так сказать, в изгнание.
– Напомни-ка мне еще раз, зачем мы идем в этот притон? – проворчала Ребекка, содрогаясь под атласной шалью.
Но Джеймс уже вел нас по ступеням ко входу, и тут меня вдруг озарило, что он явился в Турцию совсем не для того, чтобы стать моим рыцарем. Он приехал сюда из-за Ника. И, как миф о Елене Прекрасной, миф о неотразимой Диане Морган служил лишь прикрытием для весьма прозаических фактов. Фонд Акраб объявил войну Моузлейнам, пытаясь добраться до их коллекции, а теперь, похоже, они сводят личные счеты. Все просто: что бы Джеймс ни чувствовал ко мне на самом деле, он был слишком горд для того, чтобы без борьбы позволить Нику стащить хоть какую-то мелочь из его собственности.