Царица амазонок
Шрифт:
В отличие от городских ворот, вход в крепость Трои был закрыт и охранялся вооруженными стражами. К воротам вел узкий мостик, круто поднимавшийся вверх. Таких мостов прежде Мирине никогда не приходилось видеть.
– Мы любим уединение, – пояснил Парис. – Летом в Трою прибывает слишком много иностранных кораблей… – Он умолк на полуслове, чтобы обратиться к стражам на языке Трои, и те мгновенно выпрямились, потом открыли маленькое оконце в воротах, чтобы передать внутрь приказ впустить прибывших.
Когда ворота распахнулись,
– Это храм Сотрясателя Земли, – пояснил Парис, проследив за взглядом Мирины. – Он всемогущий дядя бога Солнца. И здесь он живет, когда не вспенивает океан. – Парис махнул рукой в сторону синего водного простора, видного через стены цитадели. – Но идем, я вижу, отец уже ждет. Похоже, мы сможем поговорить с ним, не пробуждая громкое эхо и стоны жрецов, ждущих светопреставления…
Только теперь Мирина заметила группу людей по другую сторону двора и рядом с ними – прекрасного гнедого жеребца. Когда они с Парисом направили своих коней к этой группе, а Эней и сестры Мирины последовали за ними, она увидела пожилого мужчину с тростью; он заглядывал в зубы жеребцу и явно желал увидеть покупку в действии.
Спешившись, Парис подошел к другому мужчине, стоявшему в стороне, и почтительно заговорил с ним. Но поскольку мужчина был одет в нечто совершенно непримечательное, Мирине и в голову не пришло, что это и есть прославленный царь Приам, пока тот не протянул руку Парису. Парис, следуя обычаю, поцеловал кольцо, и только после этого – как догадалась Мирина – принялся что-то объяснять насчет женщин, которых он привез ко двору. Он успел сказать не слишком много, а безмятежный взгляд царя уже превратился в прищур.
Мирина давно и старательно готовилась к этому моменту и все же обнаружила, что съежилась под пристальным взглядом царя Приама, когда тот посмотрел сначала на нее, а потом на ее сестер. Хотя отец и сын были похожи сложением, а волосы царя едва начали седеть, его глаза могли бы принадлежать самому старому человеку в мире.
– Идем, любовь моя… – Парис помог Мирине спешиться и подвел ее к неулыбчивому царю, а потом глубоко вздохнул и расправил плечи. – Отец, это моя жена. Ее зовут Мирина.
Лицо царя Приама могло быть в равной мере высечено из камня, потому что оно было совершенно неподвижным, не отражая ни гнева, ни радости. На какое-то мгновение Мирине даже показалось, что Парис ошибался, предполагая, что его отец без труда перейдет на язык Эфеса, – может быть, на самом деле он и не понял, что сказал его сын… Но она не успела еще додумать эту мысль до конца, когда царь ответил Парису именно на этом языке без малейшего акцента:
– Это
Мирина почувствовала, как пальцы Париса крепко сжали ее руку.
– Да.
– А ты что скажешь? – Царь Приам повернулся к Мирине. – Ты его жена?
Мирина кивнула, потому что у нее не хватило дыхания, чтобы ответить словами.
– Говори! – Царь, похоже, не склонен был смягчаться. – Ты его жена?
Мирина подавила страх:
– Да.
И тогда наконец царь Приам кивнул Парису:
– Пусть будет так. Может быть, Сотрясатель Земли – и твоя мать! – одобрят этот союз. Я пойду и предупрежу ее. – С этими словами царь Приам развернулся и ушел прочь, оставив не только Мирину, но и ее сестер и Энея в полном замешательстве.
– Отлично, – сказал Парис, обращаясь ко всем женщинам сразу, и его улыбка разогнала их неловкую растерянность. – Добро пожаловать в дом моего отца! Эней позаботится о том, чтобы вас устроили как можно лучше, а мы с Мириной должны сделать то, что должны… И тут вам не стоит нам завидовать.
Царица вовсе не пребывала в своих покоях в окружении дам и музыкантов и не удалилась в свои личные апартаменты, чтобы в уединении принять ванну, как могла предположить Мирина. Когда они с Парисом наконец нашли ее, царица стояла на коленях в святилище без окон перед маленьким алтарем, сплошь заставленным восковыми свечами и крошечными фигурками.
Подождав немного, чтобы не прерывать ее, Парис наклонился вперед и коснулся ее плеча:
– Мама…
Мирина услышала судорожный вздох, потом царица всхлипнула… И тут же поднялась с низенькой скамеечки, на которой стояла коленями, непрерывно что-то бормоча. Нервно гладя волосы сына дрожащими руками, она снова и снова целовала его, не желая выпускать из своих объятий, и то, что шептал ей Парис, как всегда спокойный и терпеливый, казалось, лишь сильнее ее взволновало.
Мирина отступила назад, ей хотелось убежать и где-нибудь спрятаться. Она ожидала гнева и обвинений, но никак не слез. И казалось, что есть нечто неправильное в том, что она стала свидетельницей столь личных чувств; как ей после этого взглянуть в глаза царице? Мирина даже рассердилась на Париса за то, что он позволил ей присутствовать при столь интимном моменте, но вскоре поняла, что Парис и сам был потрясен силой материнского горя.
– Прошу, мама, – произнес он на языке Эфеса. – Когда ты узнаешь Мирину лучше, ты поймешь…
– Мирина? Значит, я так должна обращаться к твоей убийце? – Царица наконец неохотно повернулась к своей новой дочери. – Ты понимаешь, что ты натворила? – прошептала она таким тоном, словно умоляла о чем-то безжалостного палача. – Ты знаешь, что ты сделала с моим сыном, единственным здоровым мальчиком, который лежал на моих руках? – Царица продолжала говорить, и ее голос все набирал силу, а когда она увидела страх в глазах Мирины, то буквально швырнула последние слова ей в лицо. – Ты думаешь, что добилась жизни в богатстве, но это не так! Жадная свинья! Когда он умрет, я увижу, как тебя в тот же день сожгут, только на совсем другом костре!