Царица Пальмиры
Шрифт:
— О чем же? — полюбопытствовал Гай Цицерон.
— Он спрашивал, ношу ли я ребенка императора, — ответила она.
— А это действительно так?
И он пристально взглянул на нее.
— Нет, — ответила Зенобия. — Ох, император уверен в этом, но без всяких оснований. Вы ведь не глупец. Гай Цицерон! Вы не можете верить, что я люблю Аврелиана! Я — императорская пленница. Я пыталась сохранить жизнь себе и своим детям. В своей жизни я любила только двух мужчин: моего покойного мужа и Марка Александра Бритайна.
— А я думал, что вы возненавидели Марка из-за его женитьбы
— Вы должны пойти к Марку, как только вас освободят, Гай Цицерон! Вы должны пойти к нему и сказать, что меня арестовали. Он знает, что делать. И помните о том, что прежде всего вы должны быть преданы своей жене и семье. Гай. Я предостерегла вас!
— Не бойтесь, ваше величество! — ответил он. — Это просто недоразумение.
— Я ничего не знаю наверняка. Гай Цицерон, но если меня приказали арестовать, значит, сенат хочет удостовериться, что я не ношу ребенка — ребенка Аврелиана, его наследника. Когда они убедятся в этом, меня, несомненно, освободят. Но все же необходимо, чтобы Марк знал, где я нахожусь, Гай Цицерон. Вы обещаете рассказать ему обо мне?
— Хорошо, ваше величество, обещаю вам. Он сделал паузу и сказал:
— Интересно, убьют они меня из-за того, что я помощник императора?
— Не думаю, Гай Цицерон. Просто присягните на верность Риму и новому императору. Разыщите нашего сенатора Тацита и объясните ему, что вы всего лишь простой солдат, а не политик. Он справедливый человек, он защитит вас и вашу семью. Ваш род древний и почтенный, Цицерон.
Ее слова приободрили Гая Цицерона.
— Возможно, вы правы. Если бы я был вместе с императором, то меня, несомненно, убили бы. Но, кажется, боги распорядились иначе.
Они быстро домчались до Рима, и Зенобию провели в здание, построенное из обманчиво невинного белого мрамора. Фабий Марцелл взял ее за руку и представил тюремщику.
— Я привел пленницу, Зенобию Пальмирскую, по приказу сената. Она задержана для допроса.
Фабий Марцелл ослабил хватку, и Зенобия повернулась к Гаю Цицерону.
— Не забывайте о своем обещании, Гай Цицерон, — сказала она, прежде чем последовать за тюремщиком.
Они прошли через дверь, и тут ей в нос ударило ужасающее зловоние. Она чуть не задохнулась и закашлялась, а на глаза навернулись слезы.
— Привыкнете, — сказал тюремщик, словно о чем-то само собой разумеющемся.
— Никогда! — воскликнула она. — Но что же это такое?
— Это запах человеческих страданий, — ответил он. Следуя за тюремщиком, Зенобия огляделась вокруг и содрогнулась от отвращения. Они спускались по лестнице, и она увидела, что и ступеньки, и стены покрыты скользкой, липкой слизью. Смоляные факелы в грубых железных подставках освещали путь, мигая и дымя. Дойдя до последних ступенек, он повел ее по коридору, по обе стороны от которого виднелся ряд маленьких деревянных дверей. Вокруг не раздавалось ни звука, за исключением случайного шороха в соломе, лежавшей по обе стороны прохода. В самом конце коридора тюремщик остановился, снял с пояса кольцо с ключами и отпер дверь.
— Сюда, моя прекрасная госпожа! — сказал
Зенобия наклонила голову и прошла в камеру. Дверь позади нее захлопнулась, и она услышала, как заскрипел замок, когда тюремщик поворачивал ключ. Окинув помещение быстрым взглядом, она убедилась, что находится в одиночестве, и с облегчением вздохнула. Теперь она могла исследовать камеру. Она заметила, что камера маленькая и, очевидно, находится ниже уровня земли, так как в ней нет окон. Ее освещал маленький смоляной факел, и за это она была благодарна. В темноте она чувствовала себя заживо погребенной в могиле. На полу лежала солома, а в нише в стене стоял потрескавшийся кувшин с теплой водой. Больше ничего. Она уселась на солому и стала ждать. Через некоторое время Зенобия задремала.
Она вздрогнула и проснулась, когда услышала звук ключа, поворачивающегося в замке. С сильно бьющимся сердцем она вскочила на ноги и увидела двух мужчин, которые вошли в камеру.
— Можете закрыть дверь, — сказал один из них тюремщику, и тот мгновенно повиновался.
Другой повернулся к Зенобии и вежливо поклонился.
— Ваше величество, я — Цельс, врач. Сенат уполномочил меня осмотреть вас, чтобы определить, беременны вы или нет.
— Понимаю, — ответила Зенобия. — Что я должна сделать, Цельс?
Доктор посмотрел на другого мужчину.
— В этом месте невозможно осматривать пациентов, сенатор.
— Тем не менее таков приказ сената, — последовал ответ.
— Разрешит ли сенат принести чистый таз с теплой водой и дополнительный светильник, сенатор? Сенатор залился краской.
— Разумеется! Позаботьтесь об этом, а я тем временем побеседую с царицей Зенобией. Но поспешите! Это место отвратительно, и я желаю покинуть его как можно скорее.
Доктор насмешливо поклонился, позвал тюремщика и вышел вместе с ним, чтобы добыть все необходимое. Второй мужчина посмотрел на Зенобию долгим взглядом и наконец произнес:
— Я — сенатор Валериан Хостилий, ваше величество. Я уполномочен сенатом наблюдать за осмотром.
— Я помню вас, сенатор. Это вы хотели скормить меня львам во время нашей последней встречи, — презрительно сказала Зенобия.
— Зря сенат не послушался меня, — сказал Хостилий. — Мы не можем допустить появления наследников у Аврелиана!
— Я не беременна, сенатор, — спокойно сказала Зенобия.
— Это вы так говорите! Однако я присутствовал в храме Непобедимого Солнца в ночь совершения обряда. В ту ночь император был словно жеребец. Он действительно стал богом! А вы — богиней! Даже я вижу это!
Хостилий облизал в возбуждении губы и продолжал:
— Все женщины, все до одной, которых он взял в ту ночь, зачали ребенка, а вы говорите, что не беременны! Я не поверю в это, пока доктор не подтвердит, что это так!
— Те женщины совокуплялись с другими мужчинами на той бесстыдной оргии, а не только с императором, — огрызнулась Зенобия. — Аврелиан не способен произвести ребенка! Его собственная жена утверждает это!
Вдруг в ее голове пронеслась жуткая мысль.
— А что случилось с теми женщинами, которых Аврелиан взял в ту ночь? — спросила она.