Царица Савская
Шрифт:
— Твой отец возвел город. Почему же он не построил и храм?
— Мой отец был воином, убийцей многих людей. Не такой человек должен был строить дом Яхве.
— А твои руки не запятнаны кровью?
— Разве есть правитель, чьи руки чисты от крови? Если не правая, то хоть левая? Чисты ли твои?
Ответа от меня, конечно же, не требовалось.
— Храм стоит на том месте, где мой отец построил алтарь, на том самом месте, где Аврааму было велено принести своего сына в жертву.
Сколько я еще выдержу подобных пустых бесед, словно приехала лишь для того, чтоб
— Я слышала эту историю, — сказала я. — Как думаешь, Авраам действительно принес бы такую жертву?
Он покачал головой, не глядя на меня.
— Кто может знать, на что способен человек во имя бога, как бы его ни звали?
— И это потому, что боги властны над людьми, или потому, что люди верят в богов?
Он пожал плечами.
— А есть ли разница?
Мы зашагали по рынку, отчего вокруг немедленно поднялась суета. Купцы, домохозяйки, селяне расступались перед нами, как масло под ножом, и низко кланялись. Соломон, похоже, испытывал искреннюю радость, останавливаясь у каждого лотка, нюхая абрикосы и гранаты, как простой сельский мальчишка. И, конечно же, каждый торговец заявлял, что царь может выбрать все, что угодно, — наверняка для того, чтобы потом хвастаться товаром, который понравился самому государю. Я приехала не затем, чтобы пробовать абрикосы, сладкие лепешки и козий сыр, — но пробовала, поскольку он всякий раз подсовывал угощение под край моей вуали.
— Царице нравится! — ликовал он.
Мы снова зашагали вверх по холму, в сторону дворца.
— Разве другие боги не завидуют тому, что ты построил та — кой чудесный храм для Яхве, а не для них?
— Я оплатил места поклонений богам моих жен.
— И твой бог не ревнует?
— Для меня нет бога превыше моего. И, как видишь, только его храм построен в пределах города.
— Как же ты получишь хороший урожай и добрую торговлю? Плодородность полей и чресел — или твой бог покровитель всего этого, повелевает и громом, и гостеприимством?
— Он бог всего сущего.
— В Египте почитание единственного бога закончилось катастрофой. Ты правда думаешь, что этот культ сумеет выжить?
— При почитании истинного бога.
— Одного из столь многих! А если ты выбрал неправильно, разве тебя не страшит возможность быть стертым из истории, как это было с Эхнатоном?
— Нет, — тихо ответил он. — Потому что на самом деле не я выбрал бога, но он выбрал меня.
Я замерла.
И не могла не подумать о том дне, когда назначила себя Верховной Жрицей. Не вспомнить ритуалов, которые проводила. И ночь, когда я предложила богу единственную свою ценность — богу, которому никогда до этого не поклонялась.
Я выбрала Алмакаха. Но выбрал ли меня Алмаках?
Краем глаза я заметила, что Соломон изучает меня.
— Отчего же ты так уверен, что тебя избрал бог? — легкомысленно сказала я. — Оттого что он явился тебе во сне? Однажды мне приснился трехголовый козел.
Он поднял с улицы камушек и бросил его в сторону.
— Потому что мне никогда не приходилось задавать себе этот вопрос.
Я замолчала.
— Ты хмуришь брови, царица Билкис.
— Всего лишь размышляю о том, правда ли, что никто не слышал молотков, тесавших камни во время строительства твоего храма, — ответила я.
— Это правда.
— Ах, я слышала также от удода, который летает к моему окну, что храм твой построили джинны, работая по ночам.
Соломон улыбнулся и ответил:
— Этот удод славен тем, что знает множество сказок. — Он снова изучающе на меня посмотрел. — Однако я убедился, что в сказках этой птицы всегда сокрыто зерно правды.
— Так значит, твой отец был как мой дед, — сказала я, притворяясь, что меня заинтересовало что-то на одной из крыш. — Объединителем своих людей. У нас есть слово для этого — мукарриб.
Теперь царь повернулся ко мне с драматичным восклицанием.
— Госпожа царица, неужели ты сравниваешь меня со своим дедом? — А затем он повернулся к нашей свите: — Кажется, царица назвала меня старым!
С какой легкостью он шутил, царь, который прошлой ночью утверждал, что его сразила моя история, и который теперь держал мое царство в заложниках!
— У нас в Сабе есть поговорка о том, что сок юного благовонного дерева белее, но сок зрелого дерева благовоннее.
Придворные засмеялись, некоторые вежливо зааплодировали, пока мы проходили мимо дворца.
— Ноя говорила о том, что в твоих жилах течет кровь кочевников, как и в моих.
— Как и в жилах всех прочих.
— Да, но вы лишь недавно покинули степи, — подметила я. — Как твоему народу живется в городах — спокойно ли их сердце или все еще стремится к жизни в шатрах?
Соломон вздохнул.
— Каждый человек помнит кровь своего племени.
Когда-то я говорила те же слова самой себе.
— А законы твоего племени — они даны вам Яхве, не так ли? Как они исполняются теперь, когда вы поселились в городах?
— Они учат нас тому, как жить в обществе.
— Я слышала эти законы. Они суровы. Ваш бог очень требователен. Разве твой народ не живет в постоянном страхе наказания — если не со стороны жреца или царя, то от руки самого бога? Неужели твой бог желает лишь страха, не восхищения?
— Мой бог желает любви.
Я мысленно вернулась к моей беседе с Азмом, которая была столько лет, целую жизнь назад.
— И как же ты, даже будучи царем, можешь знать стремления своего бога?
— Знаю, потому что он сказал нам: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею».
— Однако при этом ты покупаешь его благосклонность, соблюдая законы и принося жертвы, как делаем и мы все. Разве это любовь?
Он остановился, словно позабыв об остальных.
— Как человеку любить своего бога? Со страхом. А затем с дружбой. Мой собственный отец был другом Яхве.
Я прищурила глаза. Другом бога?
— Этим мой бог отличается от других, — добавил он. — И наши законы иные.
— Чем один запрет на убийство, изнасилование или воровство отличается от любого другого? — спросила я, хотя в уме вертелись сотни других вопросов.