Царица Теней: возвращение Персефоны
Шрифт:
— Я Амфитеус, сын Деметры.
— Сын Деметры... ага... — Лина покивала своим мыслям и добавила. — То есть, я просто должна поверить мужчине, возникшему в моей гостиной посреди ночи с оружием в руках? Ладно, — она небрежно взмахнула рукой, — ты сын Деметры, а я дочь царицы Амазонок.
Амфитеус недовольно скривился.
— Не смешно. Хочешь доказательств? Вот они, — он действовал молниеносно. Казалось, его рука ещё мгновение назад спокойно лежала в кармане длинного ассиметричного плаща, а вот сейчас уже выхватила пистолет и взвела курок. Прозвучал выстрел.
Лина только и успела, что запоздало вскрикнуть, вскинув руки к лицу, когда золотая пуля прошибла спинку кресла рядом с ней.
—
Амфитеус отбросил пистолет в сторону, шагнул вперёд и, поставив руки по обе стороны от Лины, наклонился к ней.
— Это золотые пули, отлитые Гефестом из зёрен Деметры. Да, они не смогут убить тебя, но поверь, тебе будет очень, очень и очень больно, — он толкнул кресло и выпрямился. — Знаешь, сколько раз я мечтал о нашей встрече, дорогая сестра? Сначала, когда был ещё маленьким, я видел, как сильно привязана к тебе мать, и заочно любил тебя, надеясь, что научусь у тебя чему-нибудь, подружусь с тобой... Потом, со временем, я стал понимать больше. До меня дошло, что мать тебе не нужна, что ты издеваешься над ней, мучаешь и изводишь непослушанием. Что ты выбрала того, на кого ни одна другая не взглянула, предпочла гнить в царстве Теней, пожалела самого ненужного и отвратительного бога, но предала мать.
От несправедливости этих обвинений, Лина разозлилась и забыла, что находится в невыгодном положении. Она поднялась ему навстречу и прошипела прямо в лицо.
— Как ты смеешь?
— А что, правда глаза колет?
— Я понятия не имею, кто ты, и мне плевать, откуда у тебя взялись зёрна моей матери, но ты...
— Сядь! — он толкнул её обратно. — Я был утешением, заменой великой тебя. Я был ненужным сыном, скрываемым даже от родной сестры, чтобы она, упаси небеса, не обиделась на мать, не стала ревновать. Я вынужден был оставаться вдали от матери на весь тёплый период года, чтобы ты полностью почувствовала её любовь. Какая ирония, ведь убил её не я, а ты.
— Деметра пожертвовала собой!
— Какая разница, как она умерла. Она умерла. Всё. И умерла по твоей вине!
— Виноват в её смерти Арес... и в моей, и во множестве других. Это из-за него ей пришлось отдать свою жизнь.
— Арес вырастил меня! — выкрикнул Амфитеус. — Не надо обвинять всех вокруг, ведь это не они предпочли мужчину своей семье, это не они пожертвовали благополучием смертных, чтобы тешить своё сексуальное влечение!
— Это не влечение! — гнев и ярость от его слов пробудили в ней нечто древнее, опасное и неуправляемое, нечто такое, чего могла бы испугаться она сама, если бы Амфитеус не подливал масла в огонь.
— Клянусь... — он тяжело дышал, сжимая и разжимая кулаки, — я убил бы тебя на месте, как этих беспомощных Марка и Ариану, если бы не Деймос. Ты нужна ему, а я не могу отказать названному брату.
— Так это был ты? Вот оно что... — тихо произнесла Лина.
— Ты даже не представляешь, как гадко думать, что ты отдалась богу царства Теней только из жалости к нему. Только потому, что на такого больше никто не позарится... Бросила мать, и ради кого? Ради того, кто не то, что любви, даже погребения не заслуживает! — у Деймоса сложилось ложное впечатление, что Лина беспомощна, пуглива, слаба, он решил, с ней легко можно справиться одними угрозами. Он ошибся.
В этот момент лампа в напольном светильнике затрещала и, кратко мигнув, погасла. Амфитеус отвлёкся на неё и поспешил за вторым пистолетом, но остановился на полпути — в отражении его глаз, раскрываясь лепестками и лианами, в зелёно-золотом сиянии своего могущества появилась живая богиня, истинное воплощение Персефоны. И она была готова на всё.
Глава 16. Божественные лианы/демоническое пламя
Аид ещё долго стоял над кипящей пропастью, вспоминал и вспоминал, пока мысли не вернули его к предсказанию Макарии. Он давно подозревал Морфея — полагать, что Владыка Аид чего-то не видит в собственном царстве, было бы неразумно — но не мог найти причин раскрыть его, теперь, видимо, время пришло. Назначая Макарию вместо себя, Аид понимал все риски, но верил, что его дочь, какой бы слабой и доброй она внешне не выглядела, сможет взять всё под контроль, и не прогадал. Царство осталось в порядке, только в порядке ли была сама Макария? Между ней, Морфеем и Танатосом происходило нечто эфемерное, что можно было только почувствовать, но не увидеть. Аид решил не вмешиваться, а вот предсказание игнорировать не стал — ему следовало поговорить с Морфеем и по возможности предотвратить надвигающуюся угрозу или ликвидировать её причину, даже если цена окажется слишком высока.
Во дворец Аид не вернулся, уверенный, что Персефона ничего не натворит в его отсутствие, а сразу направился к уединённому обиталищу Морфея. В отличие от пещеры Гипноса, это место выглядело как старинное поместье на скалистом склоне горы: здесь вечно стоял пурпурный туман, радужные всполохи появлялись то тут, то там, под окнами цвели ярко-алые маки. Морфей любил всё современное не меньше Гермеса, но в отличие от него предпочитал английскую классику, как в одежде, так и в интерьере — в его небольшом жилище можно было найти всё от гардеробной с туфлями и шляпами до антикварной библиотеки времён королевы Виктории. Обычно Морфей проводил время за созданием волшебных снов для детей и пророческих грёз для королевских особ, но сегодня он стоял среди маков и мечтательно смотрел на пылающие вулканы Тартара. Один из них откровенно плевался раскалёнными камнями далеко на горизонте.
— Владыка, — Морфей поклонился, когда Аид появился перед ним из лазурного пламени, — какой... приятный сюрприз.
Аид заложил одну руку за спину, другую сжал в кулак и медленно поднял взгляд.
— Приятный?
Морфей улыбнулся уголками глаз.
— Мой отец сейчас занят, если Владыка...
— Я не ищу Гипноса, — сказал Аид. Его аура имела такую огромную силу, что Морфей невольно отступил к стене своего поместья, — мне нужен ты.
— Что ж, я слушаю, мой царь, — обращение «мой царь» прозвучало с лёгким намёком на издёвку, и Аид заметил это.
Он чувствовал неповиновение, чувствовал, что какой-то из его неукоснительных законов нарушен, но пока не мог определить какой, а к жестокости прибегать не хотел. Аид надеялся, что обойдётся разговором, и схитрил, сделав вид, что уже знает нечто важное.
— Ты знаешь, зачем я здесь, — он сделал шаг к нему. — И ты расскажешь мне всё по собственной воле или против неё.
Морфей устремил на него проницательный взгляд, а затем откровенно усмехнулся.
— После заключения в темнице Олимпа Владыка излишне осторожен. Нет подвоха там, где ты ищешь, и мне нечего сказать.
— Нечего? — тихо уточнил Аид. Его шёпот звучал так, что многие предпочли бы этому шёпоту самоубийство.
Морфея пробрала дрожь, но он не подал виду.
— Нечего, Владыка. Мне, правда, нечего тебе сказать, — едва заметное изменение выражения его глаз было почти неуловимым, — но ей точно есть!
Металлический отблеск у правого плеча заставил Аида отклониться в сторону, и он, словно в замедленной съёмке, увидел Персефону, а затем встретился с ней взглядом... Это была не она, кто-то другой притворился ей и напал со спины. Миг осознания очередного обмана, знакомое оружие, вызывающее тошнотворные воспоминания, и резкая боль — тёмная мантия и рукав, как и божественная защита, не смогли противостоять Серпу Кроноса, и тот оставил на плече глубокую рану. Кровь пропитала ткань царственного одеяния Аида.