Царская экспертиза
Шрифт:
— Спасибо, что объяснили, извините мою бестактность. Пожалуйста, продолжайте свой рассказ о Максименко, — попросил Шумилов.
— Ну, так вот… То бишь о чём я? Вечером, в 8 часов, за мной внезапно присылают от Максименко: «Срочно! Открылась сильная рвота». Бегу и нахожу Николая в ужасном состоянии — рвота с кровью, сильные боли в области желудка. Его трясло, как в лихорадке, и при этом наблюдалась сильная слабость. Пульс слабый, частый, плохого наполнения, конечности холодные, лицо синюшное, весь как — то почернел, осунулся, как говорят на Дону, спал с лица. Типичная клиническая картина отравления, разве что пена изо рта не шла… но в тот момент я этого не понял. Спрашиваю: «Что вы ели?» Оказывается — вообще ничего, только чай попил около часа назад. Ничего не могу понять, ведь
— Он был в сознании? — уточнил Шумилов. — Вы с ним разговаривали?
— Да, был в сознании. Николай Федорович очень сильно страдал, постоянно просил: «Дайте что — нибудь, доктор, какое — нибудь лекарство, сил нет выносить!» Я оставил касторку и миндальную эмульсию.
— Объясните своё назначение.
— Смягчение слизистой, провоцирование полного очищения пищеварительного тракта, ослабление болевого синдрома.
— А вы не пытались вызвать рвоту, скажем, воды с марганцовкой дать?
— Для меня была очевидна бессмысленность подобных манипуляций. Во — первых, я тогда совершенно не думал об отравлении. Во — вторых, даже если бы я подумал об этом, то промывание явно запоздало: прошло около часа с появления первых симптомов, и яд уже впитался через стенки желудка.
— А в тот вечер вы, Иван Владимирович, вообще — то на что подумали? Как вы сами для себя объяснили происходящее?
— Несколько было предположений: возвратный тиф, желудочная колика…
— Желудочная колика? — переспросил Шумилов. — Какой природы?
— Николай Максименко практически месяц находился на довольно строгой диете: в основном жидкие каши, супы, правда, масла и кисломолочных продуктов получал достаточно, но, тем не менее, это не мясо. Что ещё? Икру кетовую ел — это при тифе показано, хотя и в ограниченных количествах. Если он действительно выпил кружку крепкого чая, да с сахаром, да с вареньем или мёдом… можно было допустить, что желудок не принял продукты, от которых отвык.
— Тем не менее, рвота с кровью после кружки чая — это, знаете ли, совсем уж необычно. — Шумилов покачал головой. — Ну да ладно, извините, если перебиваю своими вопросами. Итак, вы прописали касторку и миндальную эмульсию…
— Конечно, вылечить это его не могло, но, по крайней мере, облегчило бы страдания. Александре Егоровне я сказал, чтобы меня немедля вызывали, если Николаю станет хуже. Потом, в четыре часа утра приезжает за мною этот… это ничтожество Аристарх, говорит, совсем Николаю плохо. Я быстро собрался, выскакиваю на улицу и вижу, что он, оказывается, извозчика отпустил, и добираться нам не на чем. Каково?! Мне это сразу не понравилось, прям как червь в душе шевельнулся… И вот мы давай метаться по переулкам. Да ведь только у нас тут не Петербург, ночью город точно вымирает, не то, что извозчика — фонаря не увидишь. Да и фонари — то все наши на трёх улицах поставлены! Пошли мы, значит, пешком, а это далековато, как сами изволите видеть. Ростов наш расползся как чернильное пятно по промокашке. Уже на подходе к дому встретили прислугу максименкову на собственном возке, она вдогонку Аристарху была послана. Тоже игра своего рода… Короче, из — за этой потери времени приехал я, когда уже все закончилось — Николай Фёдорович скончался. То есть агонии я не видел и поговорить с умирающим не успел. Я полагаю, что он до последних минут был в сознании и мог бы что — то важное сказать, нечто такое, что пролило бы свет на события последнего дня.
— Что было с лекарствами, которые вы оставили? — задал уточняющий вопрос Шумилов. Вопрос этот был очень важен, ответ на него был способен многое объяснить в действиях вдовы. Подобные вопросы всегда задаются, когда возникают подозрения на умышленное отравление.
— Посмотрел я, а лекарства мои стоят нетронутыми. Возмутился, спрашиваю Александру Егоровну: «Как же так, почему вы не давали, ведь он так просил?!» А она спокойно так отвечает, мол, Коленька не хотел принимать. Врёт и глазом не моргнёт! Да такого просто быть не могло, чтобы он отказался! Он так меня просил дать ему что — либо! Спрашивается — зачем врёт? Чувствую фальшь одна кругом, ложь… Извозчик, предусмотрительно отпущенный Аристархом, нетронутые лекарства, рвота эта
— Представляю, что было дальше, — усмехнулся Шумилов. — Разгневанные фурии отдыхают!
— Да уж… вы бы видели эту с позволения сказать «мадам»! С Александры Егоровны слетела вся ее напускная ласковость, вся эта деланная, фальшивая утонченность. И чего я только не наслушался — и хам я, дескать, и неуч, и коновал, и отравитель спокойствия добропорядочных людей, да и плебей к тому же… Последнее замечание из уст купчихи, конечно, ни в какие ворота не лезет. Португаловы не столбовые дворяне, конечно, но дворянское звание носят уже в четвёртом колене. И предок наш удостоен его за службу Отчизне — матушке на полях сражений. Я не выпячиваю заслуг нашего рода, в конце концов, весь Дон в армии служит, но какой — то там блядской дочери честь семьи и рода марать не позволю. Так ей и сказал. Она заткнулась. переварила всё сказанное, потом говорит: пожалеешь о словах своих. Вот так и сказала, на «ты». Ну да что им, беспородным! — Португалов замолчал. Было видно, что он не на шутку разволновался, хотя изо всех сил старался себя сдерживать. Наконец, продолжил:
— На следующий день меня вызывают в Следственную часть прокуратуры — оказывается, вдовушка подала на меня жалобу, обвиняя в вымогательстве денег! Вы можете такое представить?!
— Могу, — спокойно кивнул Шумилов. — Уверяю вас, это отнюдь не самое абсурдное обвинение. Она вполне могла заявить, что вы, скажем, грязно её домогались у смертного одра. Или, например, будто вы обворовали покойного, вынули у него из подушки десять тысяч рублей. Когда язык без костей, то такие обвинения рождаются очень легко.
— Она написала, что я намеренно измыслил миф о непонятной причине смерти, понимая, сколь важно для любого христианина похоронить по — людски близкого человека! Дескать, я рассчитывал, что она ради этого никаких денег не пожалеет. Потребовал с неё четыреста рублей. Она, дескать, отвергла мои недостойные предложения. Вот так. Я, конечно, объяснил всё произошедшее. Господа в мундирах давай меня уговаривать: и город — де у нас маленький, и огласка никому не нужна, и история вся на ровном месте возникла, дескать, не поняли мы с Александрой Егоровной друг друга. И в конце открытым текстом: подпишите разрешение на захоронение и покончим с этим. Но тут я уже уперся. Нет, думаю, господа, я ятаганов турецких не боялся, а уж вашего строгого голоса не испугаюсь тем более. Я и сам умею строгим голосом разговаривать! Так им в Следственной части и сказал: не будет вам разрешения, настаиваю на проведении аутопсии. Причём в моём присутствии. Я лечил Николая Фёдоровича и желаю видеть, что послужило причиной его смерти. Это законное право врача, никто не имеет права меня в этом ограничивать.
— Да, я знаю инструкцию министра внутренних дел по этому поводу, — кивнул Шумилов. — Что же было потом?
— Вы бы видели лицо этого прокурорского… Он стал виться как гадюка на вилах! Позвал начальника. Они меня в две глотки стали уговаривать. Да только нашла коса на камень — баста! Я слову своему не изменю. И что же им делать? Как выйти из положения? Единственный способ понять, кто прав — делать вскрытие. То есть именно то, чего, как я понял, Александре Максименко больше всего хотелось бы избежать. Получилось, что она сама себя перехитрила, — доктор неожиданно засмеялся.