Царская экспертиза
Шрифт:
— Ксаня, этого Петра взашей надо гнать! Представляешь, он опять…
А через долю секунды на пороге показался и сам обладатель чудного голоса и немецкого акцента — Аристарх Резнельд. Был он в красной атласной рубахе — косоворотке с распахнутым воротом, без головного убора, в коротких сафьяновых сапожках с мягкими голенищами, одним словом, вырядился казачком, каковым никогда не был. Увидев обернувшуюся к нему Максименко и Шумилова с веткой винограда в протянутой руке, он как бы осёкся, резко остановился, словно наткнулся на невидимую стену, одним словом изобразил ту гамму чувств, которую должен был бы пережить на его
— Здравствуйте, Алексей Иванович. Давненько изволили не бывать. Извините, если помешал…
Резнельд был фальшив каждым своим жестом и словом. Шумилов был готов заключить какое угодно пари на то, что немецкий юноша подслушивал его разговор с Александрой Максименко от первого слова до последнего; наверняка, стоял где — нибудь за портьерой в соседнем зале, либо через зал, смотрел в щель между дверью и косяком, и боялся чихнуть. А тут вмешался, возмутившись, видимо, провокационной игрой дражайшей «Ксани». «Что ж, голубки, посмотрим на ваш домашний театр», — не без ехидцы подумал Шумилов, но вслух, разумеется, ничего такого не сказал, а поднявшись навстречу Аристарху, широко улыбнулся:
— Доброе утро, дорогой Аристарх Карлович, вот кого действительно приятно видеть, так это вас! Я руководствуюсь тем принципом, что в гости лучше явиться поздно, чем никогда.
— Так что там с этим Петром, Аристарх? — с негодованием в голосе спросила Александра Егоровна, она сбросила с колен персидского кота и вся подобралась в кресле; видимо, сочла появление своего немецкого друга совершенно неуместным. Впрочем, женщина тут же справилась с эмоциями и буквально через секунду уже совсем другим тоном — елейным и умиротворённым — пояснила Шумилову. — Петр — это наш работник наёмный, кровельщик.
— Он ведь, подлец, крышу над каретным сараем не перекрыл давеча, а сейчас такой ливень! Он, шельма, с утра пьяный, а дождь зальёт новый возок, весь бархат погниёт! — с деланным возмущением в голосе запричитал Аристарх.
«Хреновый артист, ни единому слову не верю». — Шумилов в душе потешался над разворачивавшимся перед его глазами представлением.
— Аристарх, ну что ж ты от меня хочешь? Ну, сделай что — нибудь! Что ж мне велеть, чтоб Петра нагайкой отстегали? Так телесные наказания ноне запрещены! — замахала рукой Александра. — Разберись с ним сам, вычти из оплаты, что ли. Ступай давай! Видишь, я с Алексеем Ивановичем дела решаю.
Немец при этих словах пошёл пятнами. Секунд десять он немо таращился на Александру Максименко, видимо, не в силах поверить в то, что она его отсылает, затем пролепетал:
— Ну, так я… пойду что ли… рассчитаю…
— Да, поди, нам надо с Алексеем Ивановичем поговорить! Да дверь затвори!
Резнельд вышел из кабинета точно побитая собака. На него было тяжело смотреть. Сцена эта многое рассказала Шумилову об отношениях немца с вдовою; теперь Алексей не сомневался, что Аристарх живёт в доме вдОвой купчихи на правах любовника.
Между тем, Александра Максименко, видимо, испытывала определённую неловкость от всего произошедшего. Дабы загладить впечатление от бестактного выхода Резнельда пустилась в пространные и вовсе ненужные пояснения:
— Я, знаете ли, Алексей Иванович,
Она явно желала переменить тему разговора.
— Да я, собственно, всё уже сказал. В общем — то, мне вполне по силам устроить хорошую скидку при покупке крупного надела. Можно организовать переоценку в сторону понижения и сэкономить двадцать, а то и более процентов от стоимости. Наиболее крупные участки вы уже записали, срок выкупа по ним подойдёт в ближайшие два месяца, но реально прежними хозяевами они выкуплены не будут. Так что определяйтесь… Единственное, на что я считаю нужным обратить ваше внимание, так это на то, что сейчас лето, а это время не очень удачное для покупки. Осенью возможны более выгодные условия, да и предложений будет больше.
— Нет, до осени ждать слишком долго, — сказала, как припечатала Максименко.
Разговор далее потёк поверхностный, совершенно незначительный. Когда речь зашла о местном драматическом театре, красе и гордости Ростова, Александра Егоровна пригласила Алексея Ивановича на бенефис местной примы — г — жи Арсеньевой.
— Сейчас межсезонье, но Арсеньева покидает театр, говорят, в Варшаву приглашена, напоследок даёт бенефис, — пояснила Максименко. — Дата пока не определена, но говорят, что сие памятное событие произойдёт в ближайшую неделю, много, десять дней. У меня ложа забронирована круглогодично. Буду рада, если вы составите нам компанию. Будут все свои — Аристарх и Софья, может быть ещё кто — то из самых близких.
— Почту за честь, — поблагодарил Шумилов.
Он постоянно поглядывал в окно и видел, что бурный южный ливень закончился. Впору было отправляться домой. Отказавшись от обеда и раскланявшись с Александрой Егоровной, он направился к выходу.
Выйдя из дома, Шумилов пару минут постоял на Николаевской улице. Он не спешил уходить, поскольку намеревался возвратиться за забытым зонтиком. Он не забрал у горничной зонт вовсе не потому, что действительно его забыл, а единственно для того, чтобы иметь повод возвратиться назад. Внезапное возвращение с полдороги — старый как мир приём, практикуемый не только рассеянными людьми, но и обманутыми мужьями, и сыскными агентами.
Выдержав некоторую паузу, Шумилов быстрым шагом возвратился к дому Максименко и вышедшей на звук колокольчика горничной объяснил:
— Зонт у вас забыл, подай — ка голубушка.
Девушка не успела повернуться, как Алексей опустил ей в кармашек передника серебряный рубль и проговорил негромко:
— Не очень — то спеши, я пока с Александрой Егоровной попрощаюсь…
Горничная пару секунд испытующе смотрела в глаза Алексея, затем едва заметно кивнула, давая понять, что уловила смысл сказанного и не побежит в комнаты вслед за гостем. Шумилов только того и надо было. В полном одиночестве быстро пошёл хорошо знакомой анфиладой полутёмных комнат вглубь дома. Стали слышны голоса; говорившие явно находились на террасе, видимо, это было любимое место Александры Егоровны.