Царская невеста

Елманов Валерий Иванович

– Вот ишшо! – не выдержав, звонко отозвалась Корзуниха. – Было б с чего, а уж я наварю – вместях с котлом проглотят. А коль что, Наталка моя подсобит.

– Енто верно, – подтвердил степенный Пантелей. – Баба она справная. В руках все горит. Да и дочка ее тоже в естьбе художествами володеет.

– С чего варить – будет, – кивнул я Корзунихе. – Если не будет – тоже к Тимохе. Он найдет. Но к осени, к Покрову, терем должен стоять готовый. А лучше к новому году, – вовремя вспомнил я про первое сентября. – Только мне не абы как, а чтоб глянуть и ахнуть. Вот тут я намалевал кое-что. Хочу такое же. – И выложил на стол чертеж.

Художник из меня не ахти, но мастера разобрались, вникли, а Михайла даже внес кое-какие уточнения и изменения. Оказывается, ему давно уже хотелось построить нечто эдакое, да никто не заказывал, а тут само в руки прыгнуло.

– Башенку-то со стрельней, али енто колокольня будет? – то и дело любопытствовал он, изучая мой корявый набросок.

– А крышу могем разной – туточки шатром пустим, а здеся бочечкой поставим, – присоединился к нему Пантелей.

– А за дымарь [67] я сам примусь, – вторил Калага. – Такого ни у кого не будет – ты первый, княже. Всю душу вложу.

67

Печная труба.

– Ну и я не обижу. И обещанное получите, и от себя сверху прибавлю, – посулил я им.

Старосту я тоже сумел заинтересовать, чтобы не вздумал жульничать.

– На этот год подати скощу всему селу, – заявил я ему наутро. – Но только ежели жалоб от них не услышу. – И ткнул пальцем в сторону энергично трудившихся плотников. – Хоть одна будет – серебрецо не в срок дал или с кормами пожадничал – все. Считай, ничего не говорил. По воскресеньям им по чарке вина в обед.

– Когда? – вытаращился на меня Дубак. – На Пасху, что ли? Так прошла давно.

Я мысленно выругал себя и поправился:

– В неделю. И вот еще что: надо на стенах стрельни подновить. Небось все село сюда бежит, коль что.

– Бежит, – подтвердил тот. – Некуда, князь-батюшка, боле и бечь-то. До Нижнего далече, ну и Волга опять же. И я бегу.

– Вот и подновляй, коль так. Для себя.

Потом приступил к детальному обходу села. В целом жили они ничего – я встречал деревни куда беднее. Разумеется, домишки были убоги и малы, но – домишки, а не полуземлянки. Амбары, правда, пустовали, но после посева яровых так оно везде.

– Ноне крапива пошла, лебеда – тепереча с голоду не помрут, – жизнерадостно сообщил мне Дубак, семенивший чуть сзади.

– А что, зимой мерли? – строго спросил я.

– Дак старики да две вдовицы. Ну и детишков пяток али поболе, – замялся тот.

– С голоду? – уточнил я.

– Дак с чего ж ишшо – знамо дело, с него.

– Этой зимой от голода хоть одна помрет али дите – считай, что ты не староста, – категорично заявил я.

– Самому, что ли, кормить их?! – возмутился Дубок.

– Не хочешь кормить – помоги им поле вспахать. Да засеять. Да урожай собрать, – жестко рубил я фразы. – Думаешь, не знаю, сколько к твоим рукам прилипнет, пока от них до меня дойдет? Так что думай. Пожадничаешь – больше потеряешь.

Я торопился сделать все в ближайшие недели. Чутье подсказывало – надолго засиживаться мне тут не дадут. Откуда оно взялось – не знаю, но я ему доверял. И не обманулся. Всего один день получился у меня относительно свободным, а на второй за мной приплыли. Гребцы были молчаливы, стрельцы угрюмы и неразговорчивы. Хорошо хоть, что десяток возглавлял Истома. Одно знакомое лицо – уже неплохо.

– Государь за тобой прислал, – сурово заявил он вместо приветствия. – Сказывал, немедля везти по неотложному делу.

– В Москву? – уточнил я.

– В Александрову слободу, – поправил он.

Тимоху я хотел оставить за старшого, чтоб наблюдать за всеми работами, но очень уж он просился, и я уступил, хотя половину ратных холопов все равно оставил, прихватив с собой лишь пятерых из десятка.

В пути Истома по-прежнему оставался так же суров и со мной почти не разговаривал. На сердце становилось все тревожнее. Что-то было не так, что-то неправильное в том, как меня сопровождали. Потом дошло. Это ж не почетный эскорт, а стража, и не сопровождают они меня вовсе – конвоируют, бдительно следя за каждым шагом, чтоб не удрал. Опаньки! Это за что ж такая немилость? Или у Иоанна Васильевича снова немцы сбежали? Но я тут при чем?

Стал пытаться разговорить Истому, но на сей раз стрелец вообще не реагировал на мои вопросы, словно вовсе их не слышал. Лишь на подъезде к Александровой слободе, уже после того, как мы миновали рогатки первой из застав на подступах к ней, он еле слышно спросил меня:

– Верно ли, что ты о прошлое лето на подворье князя Михайлы Ивановича Воротынского живал?

– Верно, – удивленно ответил я. – А что случилось?

Он с жалостью посмотрел на меня и вздохнул:

– У меня брат тож под Молодями был, у князя Дмитрия Ивановича Хворостинина. Слыхал про такого?

– Да мы с этим князем бок о бок…

– Вот и брат о нем славно сказывал, – кивнул Истома. – О нем и… о тебе. Потому и не верю я, что ты вместях с князем… – Он осекся, не договорив, лишь буркнул: – Сам все узришь, когда на Пыточный двор попадешь, а мне с тобой недосуг. Уж больно много люда развелось – не угадаешь. – И бросил вороватый взгляд назад, на своих стрельцов.

– Понятно, – кивнул я, беспардонно соврав.

На самом деле мне было ничегошеньки не понятно. Кое-что забрезжило в голове, когда я поднапрягся, выковыривая из нее нужные знания. Вроде я и про это читал, только что – хоть убей, не помню.

Вспомнил я гораздо позже, но уже в самой Пыточной. Помогли вспомнить.

Глава 17

Прощай, Акела!

– А вот и еще один изменщик! – Первые слова, которыми меня встретили, едва я спустился по осклизлой лестнице.

Где-то мне уже доводилось слышать нечто подобное. Приглядевшись, понял – ничего удивительного. Слова схожи, потому что музыка, то бишь голос, одинакова – государь развлекается. И как только ему не надоест возиться в кровище наравне со своими катами?! Я едва зашел, как чуть не стошнило – настолько сильно несло, а ему хоть бы что. Вон даже платье свое измазюкал. Хоть и сумрачно в пыточной, но темно-бурые пятна хорошо видны даже на алом сукне, особенно в тех местах, где оно расшито золотыми нитями. Стыдобища!