Царский подарок

Гурвич Владимир Моисеевич

– Вот еще! Скажешь тоже!– Глаза Марии рассержено сверкнули.– Лучше остаться девицей до конца века, чем за этого скучного старика замуж. Вот ты, Лиза, согласилась бы иметь такого мужа?

– Согласилась бы и с радостью, – грустно вздохнула Лиза, только не его поля я ягода. Мне Петр Гаврилович присмотрел уже мужа, – голос Лизы задрожал, она судорожно всхлипнула и в ту же секунду залилась слезами.

Мария растерянно смотрела на нее.

– Это еще что такое, а ну быстро говори мне, что случилось.

– Недолго мне осталось под крышей этого дома жить, вытирая слезы, грустно проговорила Лиза. Петр Гаврилович меня за Ваньку- конюха хочет отдать замуж.

– За Ваньку? –изумилась

Мария, – да ведь он же пьяница!

– Стерпится слюбится, сказал ваш папенька, – снова всхлипнула Лиза.

– Он такой же твой папенька, как и мой, – строго поправила ее Мария. Ей не нравилось, что Лиза каждый раз подчеркивала их различие в происхождении. – А, знаешь, что я сейчас сделаю, – Мария решительно сдвинула брови, – Я сейчас пойду к папеньке и объяснюсь с ним по поводу тебя.

– Что ты, – испуганно воскликнула Лиза, – не надо. Он рассердится. Но Мария уже не слышала этих слов. Она выбежала из комнаты и решительно направилась искать отца.

Лиза задрожала от страха и, истово крестясь, упала на колени перед иконами.

– Господи, спаси и сохрани, – шептала она помертвевшими губами.

Лиза хоть и была дочерью барина и воспитывалась на равных условиях с Марией, но отца смертельно боялась. Ведь, не смотря ни на что, она оставалась крепостной. Мать ее, умершая при родах, была крепостной крестьянкой и муж ее конюх Степан, от которого она нагуляла дочь от барина, тоже был крепостной. При рождении Лизу записали, как дочь Степана, но фактически тот свою так называемую дочь ни разу не видел. Оставшись без жены, Степан запил горькую. Вскоре он допился до такой степени, что упал однажды пьяным в сугроб да и замерз к утру. Теперь Лиза фактически была сиротой. И хоть ее реальный отец был жив и здоров, но все равно по бумагам она числилась крепостной. В глубине души она желала здоровья и благополучия своему батюшке на многие и многие лета, поскольку прекрасно понимала, что пока он жив, ее положение в доме останется неизменным. Но стоит ему помереть, как все может измениться в один момент. Ключница Агафья ее люто ненавидит, считает выскочкой и с легким сердцем погубит ее, как только в доме появится новый хозяин. Сестра Мария вроде относится к ней хорошо и даже оказывает знаки любви и своего дружеского расположения. Но стоит ли так полагаться на это? Лиза прекрасно понимала, что положение Марии в доме не вечно. Стоит той выйти замуж и тогда только ее и видели. Укатит она из этого дома в неизвестные края и совсем некому будет заступиться за Лизу. Эти невеселые думы часто обуревали девушку и отравляли ее вроде бы вполне сносное существование. К тому же, недавно ее батюшка Петр Гаврилович позвал к себе в кабинет и объявил, что негоже девушке ее возраста в девках быть и что подыскал он ей подходящего суженого. Только от этого его решения Лизе хотелось волком выть, но ослушаться отца она и думать не смела.

– И зачем я только проговорилась об этом, Марии, – с отчаяньем думала Лиза, налагая на себя очередной крест.– Но поделать уже ничего нельзя.

Готовясь к самому худшему, Лиза поднялась с колен и побрела свою комнату.

6.

Сабуровка. 1762 г.

Петр Гаврилович был в самом скверном расположении духа. Он заперся у себя в кабинете и приказал Агафье подать водки да побольше закуски. Агафья расстаралась. Принесла из погреба водки, настоянной на зверобое, которую держала под замком и доставала только по особым случаям, как средство избавления от всяческих невзгод и житейских передряг. Поставила тарелки с его любимыми солеными огурчиками, помидорчиками, не забыла и про грибочки. В отдельный кувшин налила капустный рассол и водрузила его на середину стола. Спросила, подавать ли семгу слабосоленого посола, но Петр Гаврилович ее остановил, посчитав, что для той цели, которую он преследовал, вполне достаточно того, что уже стоит на столе. Накрыв на стол, Агафья налила в стакан водки и молча удалилась. После ее ухода, Петр Гаврилович неторопливо опрокинул стакан в горло, подцепил на вилку сразу несколько грибочков и отправил их в рот. Потом снова налил полный стакан и, не закусывая, выпил. После этого ритуала, предворявший любой его интенсивный мыслительный процесс, Петр Гаврилович тяжело откинулся на спинку стула, громко икнул и глубоко задумался.

После

утренней перепалки с Марией, Петр Гаврилович встревожился. Он желал обдумать свалившуюся на него новость о приезде молодого Ланского спокойно, в тиши кабинета, наедине с собой. Сам по себе этот повеса его мало волновал. Приехал и приехал, подумаешь. Эка невидаль. Таких шелкоперов, как он Петр Гаврилович достаточно повидал на своем веку. Сам служил в гвардии и навидался всякого. Вино, карты, женщины, драки и дуэли вот скудный круг интересов этих молодчиков. Вместо того, чтобы верой и правдой служить государю и отечеству, они предавались бесконечному пьянству и разврату, позоря почетное звание русских офицеров. Да и бог сними, пусть бы пили, устраивали дебоши, дрались на дуэлях. Ему, Петру Гавриловичу, на это по большому счету глубоко наплевать. И было бы так всегда, если бы сегодня утром, при разговоре с дочерью, он вдруг не заметил опасного блеска ее возбужденных глаз. Она с таким воодушевлением рассказывала об этом повесе, что заставила Петра Гавриловича не на шутку встревожиться. Не хватало еще, чтобы его дочь влюбилась в этого Ланского. И немудрено, учитывая тот факт, что в здешних местах на сто верст вокруг нет ни одного молодого мужчины. Конечно, здесь имеются достойные мужи, способные составить приличную партию Марии. Вон хоть Василий Иванович, например. Вдовец, но вполне состоятельный и благочестивый христианин, способный содержать молодую жену в любви и достатке. Но Мария так молода. Она не знает жизни и такому бездельнику, как Ланской, не составит труда вскружить голову его девочке.

Петр Гаврилович снова громко икнул потянулся к графинчику с водкой, налил на этот раз пол стакана, прицелился было уже опрокинуть его, но не успел. Ухо его различило чей-то настойчивый стук в дверь кабинета.

– Папенька, можно к вам,– послышался голос Марии по ту сторону двери.

Петр Гаврилович поморщился. Как некстати. Но, может быть, это и к лучшему, пусть войдет и он с ней поговорит по душам.

Петр Гаврилович крикнул, чтобы Мария входила.

Мария вошла в кабинет и резко остановилась. Она не ожидала увидеть отца, пьющего в одиночку.

Петр Гаврилович заметил, как недовольно Мария сдвинула тонкие бровки на переносице.

– Зачем пожаловала, – рявкнул он на дочь.– Ты же знаешь, когда я в кабинете, никому непозволительно переступать порог этого святилища.

– И все же я осмелилась, надеясь на ваше расположение ко мне.

Петр Гаврилович смягчился. Ему нравилось смелость Марии.

Характером вся в меня, – часто думал он, глядя на дочь. Только бы к ее смелости и твердости немного уступчивости не помешало бы. Но, ничего, жизнь это поправит. Вот выйдет замуж за достойного человека и все встанет на свои места.

– Папенька, я пришла с вами говорить о Лизе.– Мария подошла к креслу и села напротив отца.

– Так говори.

– Мне кажется, что она заслуживает лучшей доли, чем вы ей уготовили, – Мария твердо посмотрела отцу в глаза.

– Что! Ты это о чем? – не понял Петр Гаврилович.

– О Ваньке- конюхе. Не пара он Лизе.

Петр Гаврилович оторопел от неожиданности. Вот те на! Она смеет ему давать советы. Он хотел было крикнуть на нее, осадить, но от ее наглости у него неожиданно перехватило горло. Вместо крика из его рта вырвалось лишь невнятное мычание.

Петр Гаврилович схватил стакан с водкой, который все еще продолжал стоять на столе, опрокинул его, наспех запил капустным рассолом и со всей силы саданул кулаком об стол.

– Ты что это надумала! Отцу указывать?!

– Он старый, папенька.

– Не позволю, – зарычал Петр Гаврилович, страшно вращая глазами, – слышишь, не позволю вмешиваться в мое родительское благословение. За кого хочу за того и отдам Лизку.

– Но, он же пьет…

– Молчать! – Петр Гаврилович вскочил на ноги, но сильно покачнулся и, не удержавшись на ногах, рухнул обратно в кресло.