Царственный паяц
Шрифт:
романсах, назначаемых для пения (как, напрси- мер>, стих: «А cлeдoв'aтeльнo - не
слон», IV, 127). Среди новых словообразований, введенных Игорем Северянином, есть
несколько удачных, которые могут сохраниться в языке, напр<имер>, глагол «олунить».
Наконец, и ассонансы, на которые Игорь Северянин очень щедр, иногда у него звучат
хорошо и, действительно, заменяют рифму; интересны его попытки использовать
вместо рифмы диссонанс - слова, имею
щие
«кедр - эскадр - бодр - мудр - выдр»).
Таков Игорь Северянин, как он представляется в своих лучших созданиях. Это -
лирик, тонко воспринимающий природу и весь мир и умеющий несколькими
характерными чертами заставить видеть то, что он рисует. Это — истинный поэт,
глубоко переживающий жизнь и своими ритмами заставляющий читателя страдать и
радоваться вместе с собой. Это — ироник, остро подмечающий вокруг себя смешное и
низкое и клеймящий это в меткой сатире. Это - художник, которому открылись тайны
стиха и который сознательно стремится усовершенствовать свой инструмент, «свою
лиру», говоря по-старинному. При таких данных, казалось бы, можно ли желать
большего? Чего же недостает Игорю Северянину, чтобы не только быть поэтом, но и
стать поэтом «значительным», а можеть быть, и «великим». На этот вопрос мы и
ставим своей задачей ответить.
3
Аббат Делиль уверял, что весь гений Вергилия заключался в его вкусе. По
176
отношению к Вергилию это - несправедливо, но верно в том смысле, что вкус имеет в
искусстве значение огромное. Безошибочный вкус может заменить гений. Но никакая
гениальность не вознаградит отсутствие вкуса. Ошибки против вкуса, безвкусие,
обезобразят самое вдохновенное художественное создание; они чувствуются особенно
больно и для них мы не находим никакого извинения. Между тем именно доброго
вкуса и недостает в стихах Игоря Северянина. В одной из своих «поэз» (какое
безвкусное слово!) Игорь Северянин, издеваясь над критикой, уверяет, что она, смеясь
над его «Хабанерой», не расслышала в стихах иронии, искала лирики «в сатире
жалящей» (IV, 123). В оправдание критики надобно сказать, однако, что не всегда легко
различить, где у Игоря Северянина лирика, где ирония. Не всегда ясно, иронически ли
изображает поэт людскую пошлость или, увы! сам впадает в мучительную пошлость.
Мы боимся, что и сам Игорь Северянин не сумел бы точно провести эту
демаркационную линию.
Когда продавец «мороженого из сирени» возглашает: «Пора попу- лярить изыски,
утончиться вкусам народа!» (I, 59),
в Петрограде, Игорь Северянин пишет «увертюру» к своему III сборнику, где угрожает:
«Я трагедию жизни превращу в грезофарс» (III, 7). Сказано ли это иронически, или и в
са- мом деле поэт мечтает сделать из жизни фарс, хотя бы и «грезо»? Восхваляя в
стихах некую мисс Лиль, поэт уверяет ее: «ты еще пикантнее» О* 116). Имеем ли мы
дело с сатирой или подлинный идеал поэта — пикантность? А восхваляя самого себя,
Игорь Северянин сообщает
нам: «Мне отдалась сама Венера» (II, 9). Только предположение, что поэт здесь
иронизирует над самим собой (как и в других своих само- хвальных стихах) позволит
не видеть в таком признании чудовищной пошлости.
Можно понять любовь автора к своим произведениям и желание сохранить даже
более слабые из них, оправданные другими, более совершенными. Но есть предел и в
такой любви, и только полным безвкусием, отсутствием всякого критического чутья
можно объяснить, что Игорь Северянин переполнил II и III сборники своих стихов
вещами безнадежно плохими. Здесь обрели свое место и стишки самого банального
типа, какие обычно наполняют провинциальные газеты и неудачнейшие
иллюстрированные еженедельники (особенно в отделе «Лунные тени»), и явные
технические упражнения, которые сколько- нибудь уважающий себя поэт оставляет в
своих бумагах, и, наконец, просто мертворожденные создания, которые простительно
написать в неудачную минуту, но непростительно выставлять на показ и на позор
читателям.
Чем, как не отсутствием вкуса, можно объяснить появление такой вещи, как
«Шантажистка» (III, 45), где, в плохих стихах, рассказывается, как некая дама
требовала с автора (или с героя стихотворения) денег на прокормление прижитого с
ним ребенка, а автор (или герой стихотворения) предложил ей вместо того отправиться
с первым встречным в гостиницу? Или благонамеренные стишки (II, 26), в которых
поэт (или герой стихотворения) убеждает свою возлюбленную не вытравлять ребенка,
советуя ей: «Плюй на все осужденья, как на подлое свинство»? Или еще стихи (II, 32),
где повествуется, как к поэту (или герою стихотворения) пришла его бывшая
любовница и созналась, что изменяла ему с пятью мужчинами, причем просила:
«Наплюйте мне в лицо», а он ей ответил рыцарски: «С глаз долой!» И длинный ряд
таких же повествовательных стихотворений II сборника, передающих, может быть,