Царство небесное силою берется

О'Коннор Фланнери

На следующем перекрестке мальчик остановился. В свете фонаря от него наискосок падала тонкая тень. Ее венчала тень от шляпы, которая поворачивалась то вправо, то влево. Казалось, мальчик раздумывал, в какую сторону идти. Рейбер вдруг почувствовал тяжесть собственного тела. Он и не знал, что устал настолько сильно, и понял это, только когда сбавил шаг.

Таруотер повернул налево, и Рейбер, чертыхаясь, снова тронулся с места. Они прошли по грязной торговой улочке. За следующим перекрестком на Рейбера сбоку выставился дешевый ярко размалеванный кинотеатр. У входа стояла стайка мальчишек, совсем мелких.

— Ботинки забыл, — пропищал один из них. — Рубашку забыл!

Рейбер побежал, подпрыгивая и прихрамывая

одновременно.

Дразнилка неслась за ним по кварталу:

— Яники-бяники, потерял подштанники, дадим ему на пряники!

Рейбер не спускал злобного взгляда с Таруотера, который как раз свернул направо. Добежав до перекрестка и повернув, он увидел, что мальчик стоит в середине квартала и смотрит на витрину магазина. В нескольких ярдах от учителя был узкий проход с лестницей, уходившей куда-то вверх, в темноту, и он не задумываясь шмыгнул в эту темную щель.

Свет витрины придавал лицу Таруотера какое-то странное выражение. Некоторое время Рейбер с любопытством смотрел на него. Лицо у мальчика было как у голодающего, который смотрит на лежащий перед ним кусок мяса, но не может до него дотянуться. Наконец-то ему хоть чего-то захотелось,подумал учитель и решил, что завтра утром он непременно вернется и купит это. Таруотер протянул руку, дотронулся до стекла и медленно отвел ее обратно. Он стоял возле витрины с таким видом, словно не мог оторвать глаз от чего-то желанного и очень важного. «Наверное, это зоомагазин, — подумал Рейбер. — Может, он хочет собаку. Наверняка все дело в собаке». И тут вдруг мальчик резко оторвался от витрины и зашагал дальше.

Рейбер вылез из своего убежища и подошел к витрине, возле которой только что стоял мальчик. Разочарование было оглушительным. Магазин оказался всего лишь булочной. На витрине не было ничего, кроме завалившейся в угол буханки, которую, скорее всего, просто не заметили, когда убирали хлеб на ночь. Пару секунд он ошарашенно таращился на пустую витрину, а потом снова пустился вслед за мальчиком. «Опять ложная тревога, — с отвращением подумал он. — Надо было ужинать, когда тебе предлагали, не сосало бы сейчас под ложечкой». Проходившие мимо мужчина и женщина с интересом посмотрели на его босые ноги. Он уставился на них в ответ, потом глянул в сторону и увидел свое бледное раздерганное отражение в витрине обувного магазина. Мальчик как-то вдруг пропал в соседнем переулке. «Боже правый, — подумал Рейбер, — да когда же все это кончится?»

Рейбер свернул в незаасфальтированный переулок, такой темный, что Таруотера вообще не было видно. Он остро чувствовал, что в любую минуту может порезать себе ноги о разбитое стекло. Потом из темноты на него выплыл мусорный ящик. Раздался грохот, как будто рассыпался на куски жестяной дом, и Рейбер обнаружил, что сидит на земле, а руки и ноги у него увязли в чем-то мерзопакостном. Он выбрался, как мог, и заковылял дальше, слушая собственные ругательства как чей-то чужой голос, пропущенный сквозь слуховой аппарат. Добравшись до конца переулка, он увидел тоненькую фигурку уже в середине следующего квартала и, поддавшись внезапному приступу злости, сорвался на бег.

Мальчик свернул в очередной проулок. Рейбер упрямо трусил следом. В конце второго переулка мальчик повернул налево. Когда Рейбер добежал до перекрестка, мальчик как вкопанный стоял в середине следующего квартала. Воровато оглянувшись, он шагнул в сторону и исчез, судя по всему, в том доме, перед которым стоял. Рейбер кинулся за ним. Как только он поравнялся с нужным домом, в барабанные перепонки ему ударило заунывное пение. Из темноты на него смотрели, как глаза библейского чудища, два окна, подсвеченных синим и желтым светом. Он остановился перед вывеской и прочел слова, казавшиеся ему дурной шуткой: «НЕ ПРИНЯВ ВТОРОГО РОЖДЕНИЯ…»

В том, что эта зараза так глубоко

укоренилась в мальчике, не было ничего удивительного. Из себя Рейбера вывел только тот факт, что Таруотер заманил в эту убогую богадельню его собственную копию, изуродованную и запертую на замок. Взбешенный, он кинулся вокруг дома, чтобы найти окошко, через которое можно было бы высмотреть в толпе лицо мальчика. А как только увидит, он тут же прикажет ему выйти отсюда вон. Окна, расположенные ближе к фасаду, были слишком высоко от земли, но, пройдя подальше, он нашел одно, в которое смог заглянуть. Он пролез через облезлую живую изгородь и, упершись подбородком в карниз, увидел что-то вроде небольшой прихожей. На противоположной стороне комнаты была распахнута дверь, выходившая на маленькие подмостки, на которых в свете фонаря стоял мужчина в истошно-синем костюме и дирижировал людьми, поющими гимн. Рейбер не видел той части здания, где стояли люди. Он уже хотел было уйти, но тут мужчина оборвал пение и начал говорить.

— Друзья, — сказал он, — время настало. Время, которого мы все ждали. Вечер сего дня. Иисус сказал, допустите детей малых, и да придут они к Нему, и не препятствуйте им, ибо знал, что, может статься, именно дети привлекут к Нему сердца людские, может статься, Он знал это, друзья мои, что-то подсказало Ему, что именно так все и будет.

Рейбер слушал и злился. Но, раз остановившись, сил на то, чтобы двигаться дальше, он все равно в себе не находил.

— Друзья мои, — сказал проповедник. — Люсетта объехала весь свет, рассказывая людям об Иисусе. Она была в Индии и в Китае. Она говорила со всеми властителями мира. Иисус не устает нас поражать, друзья мои. Устами младенцев он учит нас мудрости.

«Еще одному ребенку испортили жизнь»,— в ярости подумал Рейбер. Мысли об изуродованных детских душах, о детях, которых отрывают от реальности, всегда выводили его из себя, напоминая о том, как в детстве обманули его самого. Он смотрел сквозь мужчину на сцене, как сквозь размытое пятно, сквозь которое можно было увидеть всю свою жизнь, и из глубины этого коридора на него смотрели бесцветные, рыбьи глаза старика. Рейбер увидел мальчика, который берет протянутую руку и, ни о чем не подозревая, покидает свой родной двор, чтобы в невинности и незнании своем на шесть или семь лет окунуться в бредовую ирреальность. Любой другой ребенок освободился бы от этой напасти через неделю. А он не смог. В свое время Рейбер уже проанализировал этот случай и подвел итог. Но, несмотря на это, он иногда снова и снова переживал те пять минут, которые потребовались его отцу, чтобы забрать сына из Паудерхеда. И вот теперь он смотрел сквозь смутную фигуру проповедника и, словно в кошмарном сне, переживал все заново. Они и дядей сидят на ступеньках дома в Паудерхеде и наблюдают, как отец выходит из леса и смотрит на них через поле. Дядя подается вперед, приставляет ладонь козырьком ко лбу над глазами и, прищурившись, смотрит вдаль, а мальчик сидит, зажав руки между колен и отчетливо слышит каждый удар собственного сердца, глядя, как отец подходит все ближе и ближе.

— Люсетта ездит по свету со своими папой и мамой, и я хочу, чтобы вы познакомились с ними, потому что мать и отец должны забыть о родительском эгоизме и поделиться своим единственным ребенком со всем миром, — говорил проповедник. — Поприветствуйте их, друзья мои, — перед вами мистер и миссис Кармоди!

Пока мужчина и женщина выходили на сцену, Рейбер отчетливо увидел вспаханное поле и красные борозды с глубокой тенью между валиками земли, которые отделяли его от приближающейся худой человеческой фигуры. Тогда он пытался представить себе, что на поле бывают отливы, и вот как раз сейчас отлив унесет его отца обратно и утащит в пучину, но тот неумолимо подходил все ближе и лишь изредка останавливался, чтобы вытряхнуть из туфли набившиеся внутрь комочки земли.