Целитель, или Любовь с первого вдоха
Шрифт:
— И после родов легче не стало?
Она слабо кивает.
Чтобы снять неловкость, отогнать всякие предрассудки и страхи, поглаживаю Арину по волосам. Сегодня они немного запутанные, но мягкие и чистые, пахнут чайным деревом.
— Дай надышусь тобой и побегу, — получается сказать, хотя голос охрип до неузнаваемости от возбуждения, от невыносимого желания влипнуть в нее.
Она замирает. Сжимается, но мои легкие поглаживания быстро возвращают ее телу дрожь и податливость.
— Почему ты не женат, Давид? — вдруг спрашивает Ласточка, потираясь щекой о мое плечо и пугливо выглядывая
— Не сложилось, — пожимая плечом, разрешаю себе небольшую вольность. Спускаюсь ладонью по шее девушки, отчетливо слыша, как бьется венка по кожей, провожу кривую линию по ключице и, уронив руку, пальцем обвожу твердый сосок под тканью футболки. — Тебя ждал.
— Не ври, — сипло отвечает и перехватывает мои пальцы, но со стоном тут же отпускает их, разрешая изучать ее тело дальше. — Я девушка с прицепом. С двумя, вернее. Да и гражданский муж…
— Думаешь, я тебя ему отдам?
Она смотрит на меня, не моргая. Не двигается. Застывает. В глубине серебра зрачков кружится тысяча вопросов, и я на все отвечу. Но не сразу.
— Думаешь, что твои прекрасные дети меня испугают? — добавляю, исследуя ее набухшую грудь. Арина слабо морщится, понимаю, что чувствительность сейчас выше прежнего, потому ласково и нежно поглаживаю, чтобы снять боль и напряжение.
— Но все-таки, — немного расслабившись, Арина снова возвращается к первому вопросу. — Наверняка у тебя уже есть свои дети. Бывшие жены. Ты довольно взрослый мальчик, — усмехается и осторожно проводит рукой по моей груди, вызывая волну дрожи.
— Не поверишь, — выдыхаю с трудом. — Ни одной жены. Ни одного ребенка.
— Что ж так?
— Погоди, Арин, тебя именно это настораживает во мне?
Она немного меняет положение, чтобы удобнее лечь на мое плечо, почти ютится ко мне, как в колыбель. Сдвигает брови и дергает уголками губ от боли — прострел хоть и отпустил, но мышцы будут еще некоторое время тревожить. Нужно беречься.
— Не только это, — прикрывает глаза и распахивает губы, когда я ласково провожу рукой по животу. Тянется за мной, просит еще. — Не верю тебе, потому что… нельзя так быстро понять, что человек тебе нужен навсегда. А играть в случайные связи, страсть, безумную влюбленность не стану. Не для меня это. Я переросла детские фантазии.
— Разве не должны люди пробовать? Хотя бы сходить с места и идти вперед, чтобы в будущем увидеть результат?
— У меня, — нехотя поворачивает голову в сторону гостиной, где слышны голоса детей, — уже есть два результата. И ни один не привел к настоящему счастью.
— Они от разных отцов? — слетает с губ, и Арина сильно дергается в моих руках.
— Да это неважно, — через несколько долгих секунд и наших молчаливых взглядов, она все-таки отвечает. — Они мои дети. Только мои.
— Тогда я буду любить их, как часть тебя…
Все-таки Ласточка вырывается, встает с кровати и подается к окну. Распахивает его, словно задыхается.
— Знаешь, как будет? — говорит и, отвернувшись, смотрит на ночной город. Сквозняк теребит ее распущенные волосы, холодит кожу, и Ласточка зябко обнимает себя руками. — Тебе все
— Неправда, ты меня не знаешь.
Не встаю, сижу на месте. Что-то в груди больно проворачивается от ее слов.
— Сейчас легко раскидываться словами о любви, а пройдет год, два, три, ты посмотришь на моих детей, чужих детей, захочешь своих… — она тяжело выдыхает, роняет голову на грудь. — И любовь окажется испытанием. Не искрой желания, которая толкает на безумства, а каторгой, тяжелым трудом отношений. Возможно, ты поймешь, что я не такая и привлекательная, как казалась изначально, что есть поинтересней, красивее, податливее. А я не смогу быть другой. Я сейчас подпущу тебя, надеясь на опору, плечо и постоянство, а тебе это нужно? Ты готов на такие жертвы? Взять и перечеркнуть прошлое, не оглядываться на других, быть с одной женщиной.
— Разве ты можешь сказать точно, что будет завтра? — прерываю монолог.
— Нет, но я уверена в себе, а в тебе, — оборачивается через плечо, и на ее глазах сверкают злые слезы, — нет.
— То есть, ты заранее ставишь на мне крест?
— Ты большой мальчик, с опытом и багажом отношений за плечами. Разве нет? Но ни одни отношения не привели тебя к семье. Ты перелетная птица. Сейчас горишь, обещаешь много и приятно, а завтра сорвешься с провода в поисках новых приключений и другого тепла.
Приходится увести взгляд. Она права.
— Вот и ответ, — судорожно шепчет. — Ты привык всего добиваться легко. Да потому что, какая нормальная женщина откажет такому, как ты…
Встаю. Резко.
Поступаю к ней со спины и тихо, но очень жестко, спрашиваю:
— Какому?
Она шумно вдыхает, понимая, что я оказался рядом. Жар кожи толкается навстречу, руки покалывает желание обнять ее, прижать к себе, но я не смею. Чувствую, что это лишнее.
— Идеальному, — Арина поворачивается, локоны волос хлопают по моему плечу. — Слишком хорошему, что не верится. Страшно, ведь то, что сейчас кажется сказкой, превратится в будущем в ужас. Вот чего я боюсь.
— Я дам тебе время, Ласточка, — понимаю, почему она не доверяет. И хоть больно признавать, но сам этого опасаюсь.
Что в какой-то день проснусь и пойму, что выбрал не ту кровать, не ту женщину. Что моя безумная страсть сорвется с цепи. Что не смогу совладать с физиологией.
Осматриваю бледное лицо девушки, жадно впитывая каждую черту, морщинку, родинку, а потом отступаю. Шаг, еще и еще. Глядя, как расширяются серые глаза от удивления, выхожу из комнаты, хотя до безумия хочу быть рядом с ней.
Я болен — это нельзя взять и отменить. Болен серьезно и неизлечимо. Обещать верность — заведомо обманывать.
Дети затихают, когда я появляюсь в гостиной.
— Маме уже лучше, скоро поедем домой, — проговариваю на автомате, чтобы хоть как-то себя встряхнуть.
— У нас нет дома, — грубо отрезает Миша, но тут же тушуется. — И никогда не было.
— Значит, будет, — хочется притопнуть ногой, чтобы прекратить эту апатию. Дети тоже смотрят на меня, как на что-то временное, особенно пацан, они не верят, что им могут помогать на постоянной основе. Отец явно этого не делал, Арина все тащила сама, а родных, судя по всему, у нее больше нет.