Цена ненависти
Шрифт:
Можно даже сказать, что такие фигуры, как Жириновский и Баркашов, имели «благотворный эффект» для демократизацию в России: они в начале 90–х быстро оккупировали фашистские ниши внутри и вне парламента в новом постсоветском политическом спектре [280] и таким образом помогли предотвратить подъем русского националистического лидера с более приемлемым семейным прошлым, нежели у Жириновского, и партии с менее оскорбительной символикой, нежели у РНЕ.
В России мы сегодня, возможно, наблюдаем что–то сходное с описанным выше развитием конца XIX — начала XX столетия в Германии. Опросы избирателей показывают, что в течение 1990–х население России переменило свою позицию со скорее прозападной на преобладающую антизападную, особенно антиамериканскую. Беспокоит, что большинство тех российских избирателей, которые могут быть охарактеризованы в других отношениях как либералы, в конце 1990–х годов, в частности, в связи с расширением НАТО и бомбардировками в Югославии, стали более или менее критически относиться к Западу и, в частности, к США. К тому же позиция российской элиты кажется еще более антиамериканской, нежели позиция масс [281] . Несмотря на эти тенденции, русские крайние правые партии в то же время стали менее успешными, чем на выборах
280
Umland A. Zhirinovskii as a Fascist: Palingenetic Ultra-Nationalism in the Ideology of the Liberal-Democratic Party of Russia. Доклад представлен на 97-й ежегодном конгрессе Американской полититологической ассоциации, Сан-Франциско, 30 августа 2 сентября 2001 г.
281
Zimmerman William. The Russian People and Foreign Policy: Russian Elite and Mass Perspectives, 1993–2000. Princeton, NJ: Princeton University Press, 2002. Об антиамериканизме см.: Shlapentokh Vladimir. Russian Attitudes toward America: A Split between the Ruling Class and the Masses // World Affairs. Vol. 164. 2001. N 1; Gudkov Lev. ‘Ich hasse, also bin ich’: Zur Funktion der Amerika-Bilder und des Antiamerikanismus in Russland // Osteuropa. Vol. 52. 2002. Nr 8.
Видимо, организованный русский ультранационализм после определенного пика в середине 1990–х годов переживает в данный момент не финал, а перерыв, то есть фазу развития и переформирования своих идей, позиции, имиджа, стратегии и структуры [282] . Внезапный взлет блока «Родина» и его превращение в заметную политическую силу в российском парламенте, как и впечатляющее число голосов, которые получила ЛДПР в декабре 2003 года, могут рассматриваться как показатель стойкого потенциала русского национализма.
282
Griffin R. Interregnum or Endgame?: Radical Right Thought in the ‘Post-fascist’ Era // Journal of Political Ideologies. Vol. 5. 2000. N 2; Idem. Between Metapolitics and Apoliteia: The New Right's Strategy for Conserving the Fascist Vision in the ‘Interregnum’ // Modern and Contemporary France. Vol. 8. 2000. N 2.
По крайней мере в ближайшем будущем русские крайне правые партии наверняка будут по–прежнему неспособны преодолеть свои имиджевые проблемы, названные выше. С другой стороны, стоит отметить, что в прошлом — как в до- так и в послевоенные годы — ультранационалистические партии вырастали от относительной неизвестности до значительной популярности на протяжении всего нескольких лет. И когда такое случалось, это часто было построено на фундаменте, заложенном заранее негражданским обществом. Немецкая «консервативная революция» 1920–х [283] и французская «новая правая» [284] , появившаяся после 1968 года — основные примеры тщательно разработанной интеллектуальной подготовки последующего резкого подъема ультранационалистической партии (НСДАП и Национального фронта соответственно) [285] .
283
Breuer Stefan. Anatomie der Konservativen Revolution. Darmstadt: Wissenschaftliche Buchgesellschaft, 1993.
284
Griffin R. Plus ca change! The Fascist Mindset behind the Nouvelle Droite's Struggle for Cultural Renewal // The Development of the Radical Right in France 1890–1995 / Edward Arnold, ed. L.: Routledge, 2000. P. 217–252; Bar-On Tamir. The Ambiguities of the Nouvelle Droite, 1968–1999 // The European Legacy. Vol. 6. 2000. N 3.
285
«Новое поколение лидеров французского «Национального фронта» более или менее успешно уклонилось от позора и бесчестия, которые прилипли к истории французского правого экстремизма в представлении населения. Вклад движения, которое стало известно как «новая правая», был решающим благодаря созданным молодыми правыми интеллектуалами легитимности и возможности дистанцировать себя от групп с дискредитированной историей...» (Holmes Douglas. Integral Europe: Fast-Capitalism, Multiculturalism, Neofascism. Princeton: Princeton University Press, 2000. P. 78).
Эти наблюдения могут быть интерпретированы и применительно к изучению современного правого экстремизма в России. Несмотря на то, что ультранационалистические партии вряд ли останутся такими же (относительно) незначительными, как сегодня, описанные четыре современные партии, скорее всего, не смогут в скором времени выйти из того невыгодного положения, в котором они оказались. Поэтому остается неясно, кто мог бы стать возможным лидером в будущем и какая партия сможет воспользоваться уже существенным на данный момент и, возможно, растущим антизападным электоратом.
В таких условиях большее внимание к российскому не гражданскому обществу является не только адекватным ввиду растущей значимости этого объекта исследований; оно представляет и прагматический интерес. Так как мы еще не знаем, как и когда российское ультранационалистическое политическое общество преодолеет свои разнообразные проблемы и преодолеет ли вообще, определенные сведения о российском негражданском обществе оказываются относительно более важными, чем дальнейшие изыскания об изменчивом правоэкстремистском партийном спектре.
Четыре крайне правые партии, представленные здесь более подробно (РНЕ, ЛДПР, КПРФ, НБП), уже в определенной степени исследованы [286] . Иногда специфичность их развития (аналогично фокусированию внимания Гербертом Китшельтом на радикальных правых партиях Западной Европы [287] ) представляется авторами как полная или, по крайней мере, главная история правого экстремизма в сегодняшней России [288] . Такой подход был бы, с точки зрения приведенной выше контекстуализации, недостаточным. До тех пор, пока российское общественное сознание захвачено широко распространенными антизападными стереотипами и проникнуто скрытыми, а иногда и не очень скрытыми, националистическими идеями, нужно ожидать, что эти явления найдут организованное выражение.
286
Например: Tolz Vera. The Radical Right in Post-Communist Russian Politics // The Revival of Right-Wing Extremism in the Nineties / Peter H. Merkl and Leon Weinberg, ed. L.: Frank Cass, 1997. P. 177–202; Devlin Judith. Slavophiles and Commissars: Enemies of Democracy in Modern Russia. Basingstoke, Hampshire: Macmillan, 1999; Shenfield S. Russian Fascism.
287
Kitschelt H., McGann A. The Radical Right in Western Europe.
288
Williams Christopher, Hanson S. National-Socialism, Left Patriotism, or Superimperialism? The Radical Right in Russia // The Radical Right in Central and Eastern Europe Since 1989 / Sabrina Ramet, ed. With an afterword by Roger Griffin. University Park: The Pennsylvania State University Press, 1999. P. 257–278; Vujaci'c V. Serving Mother Russia: The Communist Left and Nationalist Right in the Struggle for Power, 1991–1998 // Russia in the New Century: Stability and Disorder? / Victoria E. Bonnell and George W. Breslauer, eds. Boulder, CO: Westview Press, 2001. P. 290–325.
289
О взлете А. Дугина как феномене негражданского общества см., например: Mathyl M. Der ‘unaufhaltsame Aufstieg’ des Aleksandr Dugin: Neo-Nationalbolschewismus und Neue Rechte // Russland // Osteuropa. Vol. 52. 2002. N 7; Umland A. Toward an Uncivil Society? Contextualizing the Recent Decline of Extremely Right-Wing Parties in Russia. Weatherhead Center for International Affairs Working Paper 02-03. Cambridge, MA: Harvard University, 2002 ; Умланд А. Формирование фашистского «неоевразийского» интеллектуального движения в России: путь Александра Дугина от маргинального экстремиста до идеолога постсоветской академической и политической элиты, 1989–2001 гг. // Ab Imperio. 2003. 1 3 ; Umland A. Kulturhegemoniale Strategien der russischenextremen Rechten: Die Verbindung von faschistischer Ideologie und gramscistischer Taktik im ‘Neoeurasismus’ des Aleksandr Dugin // "Osterreichische Zeitschrift f"ur Politikwissenschaft. Vol. 33. 2004. Nr 4. См. также статью Марлен Ларюэль в этом сборнике — прим. ред.
290
Недавние примеры исследований в этом ключе: Верховский А. Политическое православие: Русские православные националисты и фундаменталисты, 1995–2001 гг. M: Сова, 2003; Митрофанова Анастасия. Политизация «православного мира». М.: Наука, 2004 (вышла также на английском языке: Mitrofanova Anastasia. The Politicization of Russian Orthodoxy: Actors and Ideas. Stuttgart: Ibidem, 2005).
Перевод с английского Елены Сивуды
Александр Тарасов
Скинхеды в условиях внешнего давления: случай Набережных Челнов
Полагаю необходимым предупредить читателя, что, несмотря на всю привлекательность случая Набережных Челнов как наиболее чистого примера поведения скинхедов в условиях внешнего давления, изучение и даже простое описание данного случая оказывается сопряжено с большими трудностями.
Во–первых, Татарстан — это регион с заметно б'oльшим уровнем авторитаризма, чем в среднем по Российской Федерации. Режим Шаймиева отличает очень высокий уровень контроля над СМИ — и чем дальше от Казани, тем этот контроль жестче. Общая правительственная установка направлена на сведение к минимуму «очернительской» (то есть выставляющей в неблагоприятном виде ситуацию в республике) информации. Особые усилия прилагаются для сокрытия, затушевывания и приуменьшения сложностей и проблем в межнациональных и межконфессиональных отношениях — тем более если речь идет не о титульной нации. Поэтому в контролируемых прямо или косвенно режимом Шаймиева СМИ просто невозможно найти сведения о скинхедах на территории республики (молчаливо предполагается, что их нет и быть не может). По причине «закрытости» темы центральные СМИ также не состоянии заполнить эту лакуну.
Во–вторых, специфические условия Набережных Челнов (о них будет рассказано ниже) не дают возможности опереться на независимые печатные (электронные) источники в связи с отсутствием таких источников.
В–третьих, казанские социологи из Центра аналитических исследований и разработок, которые известны рядом пионерских работ, посвященных молодежным группировкам 80–х годов в республике, не занимались и не занимаются специально изучением молодежных политизированных субкультур и взаимоотношений между ними в Набережных Челнах, сосредоточившись на других темах (криминальные группировки, гендерные исследования и т. п.).
Таким образом, единственным источником для изучения случая Набережных Челнов оказались информаторы из местной молодежной среды, преимущественно принадлежащие (или близкие) к тем или иным субкультурам. Это ограничивает возможность всестороннего изучения феномена, увеличивает уровень субъективности информации и в целом сказывается на валидности исследования. Необходимо учитывать также, что информаторы, предположительно сами вовлеченные вряд действий, выходящих за пределы правового поля (по ст. ст. 111–115 и, возможно, 213 УК РФ), даже при сохранении анонимности, вероятнее всего, склонны утаивать определенную часть информации.
Поэтому данная работа неизбежно должна страдать некоторой неполнотой и носить, во–первых, пилотный, а во–вторых, несколько схематичный характер.
Набережные Челны следует признать городом, неблагоприятным для развития субкультуры скинхедов, во всяком случае в ее ультраправом изводе. Трудно предположить, что руководство Татарстана может испытывать какие–либо симпатии и оказывать если не открытое, то скрытое покровительство сторонникам «арийской нации» и ненавистникам тюркских и мусульманских народов. Непосредственно в Набережных Челнах традиционно главой администрации города избирается татарин, а председателем горсовета — русский (или наоборот; в советский период такой парой были первый секретарь горкома и председатель горисполкома). Русские и татары являются двумя преобладающими национальными группами в городе, по численности почти равными друг другу (русских чуть больше) и дающими в сумме свыше 90% населения. Крупнейшие национальные группы за пределами этих двух — башкиры и украинцы. Достаточно высок (по сравнению с другими городами Татарстана) процент смешанных браков.