Цена Рассвета
Шрифт:
Всю ночь накануне он не спал — не мог заснуть в одиночестве; потом по уши закопался в работу по операции «Рассвет над рекой». После этого пришло сообщение о том, что связи с базой нет.
За три часа в его кабинете побывало два десятка людей, половину из которых он раньше не видел и видеть не хотел, на терминал свалилось сотни три экстренно важных документов, большая часть которых без пояснений научного советника была непонятна. Коммуникатор, раскалившийся от сообщений и звонков, валялся на столе и поминутно вибрировал. Всем нужен был лично президент, его решение, его подпись и печать. Вдобавок Анджей разбил кружку — старую, любимую кружку, которой пользовался лет двадцать, и от этого вдруг захотелось скинуть со стола и остальной хлам, разбить к чертям монитор, утопить в унитазе коммуникатор, закрыться в душе и поплакать час-другой.
Еще хотелось в пачке сообщений увидеть одно, подписанное коротко: «Арья».
Когда он оторвал взгляд от монитора, в кресле для посетителей сидел какой-то бородатый старикашка, одетый в затрепанную клетчатую рубаху и вязаный жилет. На улице стояла душная жара середины лета, и дедок показался галлюцинацией.
— Вы кто?
— Психиатр вашей жены, — сообщила галлюцинация с крошками в бороде.
— И на хрена мне психиатр? — вслух подумал Анджей, захотел извиниться, но тут же передумал. — Вас кто пустил?
— Мы, психиатры, часто сами приходим. И к студентам, и к президентам… Работа такая, — улыбнулся дедок.
— Ну да, очень своевременный визит, — кивнул Кантор. — Вот только жены нет, понимаете ли. Так что подите вон отсюда и не мешайте мне работать.
— Да вы не кипятитесь так, пан президент. Я ведь по делу пришел, не в мои годы мешаться-то под ногами… Помочь пришел.
— Хотите сказать, что моя жена спятила и перерезала всех на базе?
— Ах, пан президент, это была б еще не беда…
— Выкладывайте, зачем пришли, или уходите, — отрезал Анджей. На разговоры со старыми маразматиками времени и сил не было.
— Вы ведь обеих девочек отправили туда, да, пан президент?
— Да, — кивнул Анджей. — Интересно, у нас хоть что-нибудь бывает секретным, а?
— Бывает, а как же, — обрадовался невесть чему старикашка. — А вот к ним, на пару, наверное, два мальчика из «хвостатых» полетели, и оба — им одногодки?
— И откуда вы все это знаете? — Анджей опешил, повнимательнее присматриваясь к краснощекому неопрятному деду.
— Скажите-ка, пан президент, а «Крест над миром» вы читали?
Анджей зажмурился, сосчитал про себя до десяти. Не помогло. Тогда он взял со стола исчерканный лист и принялся его рвать на мелкие части. По-прежнему не открывая глаз. Только после этого он смог заговорить, не опасаясь, что швырнет в придурка чем-нибудь тяжелым.
— Работы профессора Ефимова антинаучны, это знают все! И эта эзотерическая хренотень про предстоятелей за человечество и прочая дрянь меня совершенно не интересует! Это все, что вы имеете сказать?!
— Ох, Анджей, всегда ты умел не видеть очевидное под носом… — вздохнул дедок.
— Да кто вы такой?! — рука сама поползла к пепельнице. Анджей представил, как тяжелый полированный камень заткнет болтливый рот, и сам себя испугался. Вот только убийства в собственном кабинете ему и не хватало.
— Муж Анны Чех, — негромко и без прежнего фиглярства сказал дед. — Академик, профессор, и прочая-прочая-прочая, Иван Чех.
— Не прошло и сорока лет, как ко мне явилось справедливое возмездие! Главное, как вовремя… — рассмеялся сквозь подступившую к сердцу глухую болезненную тоску Анджей.
— И действительно, сорока не прошло, только тридцать три, сынок. Хорошее число. Но если б дело было в мести… Какая месть, о чем ты? Я за девочек болею. Спасать надо девочек-то. Да и мальчиков, наверное, тоже.
— Ну не бывает, не бывает никакого креста экстр, профессор Чех! — взвыл Анджей. — Ну что вы пустое несете? Да и эти две попрыгушки-то тут при чем, я вас умоляю… что одна, что другая — какие они, на хрен, экстры?
— Тогда откуда б я узнал про мальчиков, про одногодков?
— Проболтался кто-то, — резонно ответил Анджей. — Вы кого угодно разговорите, профессор…
— У Ефимова много ерунды написано, признаю. Но теория-то верна. И ладно б еще «хвостатый» со мной спорил — у них все экстры дальше храмовых чудес не идут, но ты же просвещенный человек, научный разведчик? Мог бы треп от сути отделить.
— У вас хоть одно доказательство есть?
— Откройте досье синринских парней. У них будут светлые глаза. У обоих.
— При чем тут глаза, мало ли, у кого какие глаза?!
— У всех экстр светлые глаза, генетическая сцепка, сам знаешь. Голубые, как у тебя, или серые, синие могут быть, как у Арьи. А на Синрин это редкость, да чтоб двое сразу… И еще что-нибудь откопаешь, с первого взгляда.
Анджей принялся просматривать документы. Избавиться от профессора Чеха с его теорией было легко. Сейчас он откроет снимки, посмотрит на физиономии представителей синринской делегации, и все станет на места. Найдутся более здравые объяснения. Авария, нападение, да хоть массовое помешательство… Параллельно он продолжал спорить.
— Я тестировал Арью так, как никого и никогда. По всем методикам. Она даже на тест стрессового ответа никакой реакции не выдала. Никакой! Новак и вовсе тут не при чем.
— И про это у Ефимова есть, да только дело не в том. В твоем поколении, сынок, нет ни одной экстры с даром различения себе подобных. И в младших нет. Неурожайные такие годы, — посмеялся Чех. — А в нашем с Анной был один такой…
— Вы, что ли? — обреченно спросил Анджей.
Со снимков на него смотрели два синринских делегата. У одного при черных волосах и смуглой коже глаза были светло-серые, у другого, блондина, и вовсе прозрачные какие-то. Словно речная вода, подумал Кантор. Представил себе воды Вислы в самом ее истоке, там, где когда-то родился и прожил первые шестнадцать лет. Захотелось вдруг искупаться, уснуть на мелком розовом песке, про все забыть…