Цена весны
Шрифт:
Ота вспомнил девушку по имени Лиат с кожей оттенка коричневого яйца, и ту ночь, когда его единственный настоящий друг признался в любовной связи с ней. Ту ночь, когда Маати признался. Долгие годы после этого он не говорил ни с ним, ни с ней. Он убил человека, отчасти по их, Лиат и Маати, благословлению, из-за свободы, которую они ему дали.
Огонь и яркие чувства, подумал Ота. Развлечение смешанное с печалью, как и всегда.
— И, тем не менее, жаль, — сказала Иссандра. — Девушка Радаани прекрасна, тщеславие — могущественный рычаг, и не имеет значения, насколько сложным человеком вы считаете мою дочь.
— Мы можем надеяться на лучшее, — сказал Ота. — Возможно Шиия-тя примет извинение Даната как должное, и будет только играть роль.
Взгляд Иссандры сказал ему в точности, что она думает по этому поводу, но она только покачала головой.
— Это было бы замечательно, — сказала она.
В этот вечер он ел в одиночестве, хотя десятки людей, как гальтов, так и утхайемцев, с радостью разделили бы с ним стол. Павильон стоял на верхушке высокой башни, воздух пах лавандой и морем. Ота сидел на подушке за низким столиком и смотрел на закат; оранжевое, красное и золотое смешались на широком полотне из облаков и небес. Пение рабов сюда не доносилось, только негромкий звон плясал под легким бризом, звуча так, словно колокольчики были сделаны из дерева. Железная жаровня, стоявшая рядом, не давала замерзнуть. Прекрасный, полный печали вечер.
Он знал, что дочь сердится на него. Он призвал высшие семьи привезти жен для их сыновей. Они привезли их из Бакты, Эймона, Эдденси. Женщины из средних слоев стали распоряжаться огромным приданым. Сундуки утхайемцев опустели, но родилась кучка детей. Возможно несколько дюжин, в каждом городе. Мало. Тогда он придумал план — объединиться с Гальтом, создать из старых врагов один народ. Да, это оставит ни у дел поколение женщин Хайема. И мужчин Гальта, кстати. Нет сомнений, они почувствуют себя злыми, выброшенными, потерянными. Не слишком большая цена за будущее.
Удобная Домашняя Империя, вот так назвала дочь страну в последний раз, когда они говорили. И назвала его, своего отца, Королем-Покупателем. Она так сказала и сплюнула.
Думать об этом было больно.
Стайка чаек кружила под ним, ближе к югу. Лимонный рис и речная форель оставались теплыми в пальцах и во рту. Будучи в одиночестве, он ел, как рабочий.
Ота спросил себя, не ошибся ли он. Возможно неправилен его подход, его попытка найти для городов женщин, способных иметь детей. Возможно не надо было говорить об этом с Эей в терминах, к которым он привык. Возможно он невежливо отнесся к ее критике, говорил слишком жестко. Эя обвинила его в предательстве, заявила, что он повернулся спиной к женщинам, раненым Неплодной, потому, что они стали неудобными, лишними. Эя сама была одной из этих женщин, и страдала от раны, которая была так же глубока, как и любая из его. Еще глубже.
Этого одного, подумал он, было вполне достаточно, чтобы повернуть ее против него. Она всегда была близка к Маати. Она провела долгие вечера в библиотеке Мати, где жил Маати. Она знала Найита, мужчину, которого зачал Ота и Маати называл сыном. Много лет, в течении которых он был просто хаем Мати, Эя была другом его и дяди Маати Ваупатая. И нет никаких причин думать, она могла перестать быть преданной Маати.
Чайки приземлились, оставив небо самому себе. Флот давно ушел за горизонт, и Оте захотелось иметь какое-нибудь магическое стекло, которое разрешило бы ему увидеть паруса. Совсем недолгое плавание до Чабури-Тан. И может оказаться еще короче, если пираты и налетчики решат напасть. Он бы хотел, чтобы Синдзя не лез в самую гущу схватки. Сумерки превратили разноцветный закат в серый, и он захотел, чтобы старый друг вернулся назад. И почти не удивился, когда сообразил, что имеет в виду не Синдзя, а Маати.
Из темной арки на краю павильона появился слуга и шагнул вперед. Ота знал новость до того, как тот заговорил. Идаан Мати ответила на призыв и ждет его разрешения. Ота приказал, чтобы ее привели к нему. И принесли еще еды.
«Делай то, что необходимо сделать», сказал Синдзя из глубины его памяти.
Он услышал ее тихие шаги и не повернулся. Только желудок внезапно завязался узлом, а рыба отвратительно запахла. Идаан прошла перед ним, встала на краю павильона и посмотрела вниз с башни. Ее верхнее платье было темным, а подол трепетал так, словно она собралась падать или улететь. Потом она повернулась к нему с мягким и печальным выражением на лице.
— Приятный вид, — сказала она. — Но это далеко не Мати. Ты тоскуешь по башням?
— Нет, — сказал Ота. — Совсем нет. Там слишком холодно зимой, слишком жарко летом, и каждые пять лет надо менять помосты, которые используют, чтобы поднимать вещи. Это самый лучший из известных мне примеров, когда люди делают что-то только для того, чтобы показать, что это возможно.
Идаан опустилась на подушку напротив него. Тающий свет западных облаков очертил ее силуэт.
— Достаточно правдиво, — сказала она. — И все-таки. Я по ним тоскую.
Она посмотрела на тарелки перед собой и взяла двумя пальцами горсточку риса и рыбы. Ота улыбнулся. Сестра с удовольствием сжевала еду и приняла позу, которая открывала переговоры.
— Да, — согласился он. — Есть кое-что, что я хочу от тебя.
Идаан кивнула, но ничего не сказала. Ота прищурился на пустой воздух над Сарайкетом.
— Слишком много, — сказал он. — Хотя я сумел передать часть Синдзя, Данату и Ашуа Радаани, осталось слишком много.
— Слишком много, для чего? — Она знает, что последует дальше, подумал Ота.
— Слишком много, чтобы я ушел, — ответил он. — Быть императором — все равно, что быть самым почетным рабом в мире. Я могу сделать все, за исключением того, что не могу. Я могу поехать в любое место, за исключением тех, куда мне нельзя.
— Звучит ужасно.
— Не смейся. Я не говорю, что скорее стал бы поднимать ящики на набережной, но как насчет старшего распорядителя над посыльными? Несколько дюжин сундуков с полосками серебра и любимая чайная.
— И несколько встреч, вроде этой, — предположила Идаан.
— Точно, — сказал Ота. — Боги, да, точно.
Идаан взяла еще одну горсточку риса и медленно прожевала, давая своим темным глазам изучить его лицо. Он не знал, что она там увидела. Выпив глоток воды и вздохнув, она заговорила.
— Ты хочешь, чтобы я нашла Эю, — сказала она.
— Ты знаешь, как выглядит Маати, — сказала он. — Ты умеешь жить в предместьях и скрываться. И, насколько я могу судить, ты понимаешь поэтов лучше всех живущих.
— И еще я знаю, что искать, — легко и небрежно сказала она. — Любой другой, и тебе бы пришлось доверить ему твои тайны, объяснить, что ты хочешь узнать и почему. Ну, за исключением Синдзя-тя, но ты послал его в другом направлении.